Клошар. Ну а коли уж дошло до сводов, тут я самый мастак и буду. В нашей округе все погреба со сводчатыми потолками мною складены; один так не меньше как в тридцать брассов[195] будет. А вот ежели кто из вас заявится сюда и давай дырявить стены да расковыривать своды, так что весь дом, того гляди, обвалится, нешто я буду стоять сложа руки да поглядывать на такие дела? Вот то же самое и с небом: Отец-то Небесный, небось, поважнее вашего птица, так нешто он даст разорять свод небесный да строить там разные чистилища да райские сени?! Что на это скажете?
Фенест. Фу, что за строительная теология? Ни черта не разобрал!
Эне. Сударь, попроси-ка его приятеля ответить ему. Эй, Матэ, подойди ближе да ответь Клошару, а то уж больно «умственно» он рассуждает.
Матэ. Монсеньор, я в Клошаровой премудрости вот на столечко не смыслю. Этот Клошар как зачнет колпаком своим размахивать, так у добрых людей в глазах рябит от маханья ейного, да от речей в ушах свербит. Помнится мне, вы однова спросили его, не собрался ли он вам голову снести.
Клошар. Уж такова у меня повадка. Да ладно, я ведь колпак-то и убрать могу.
Матэ. А еще я вот как скажу, монсеньор: знаю я такую штуку, что из-за нее одной всю мою жизнь к мессе прохожу; эту штуку даже Клошар, хоть он весь свой язык об зубы обтрепи, не раскусит. А ну-ка, ответь, приятель, нешто это враки, что орешник каждый год зацветает аккурат на праздник Богородицы[196]?
Клошар. Ну, зацветает, и что с того?
Матэ. А то, что это, почитай, церкви нашей так угодно.
Клошар. Зацветает!.. А чего ж тут мудреного, коли два года кряду и зимы-то настоящей не было. А вот нынче что-то не видать цвета на твоем орешнике. Что на это скажешь?.. А туда же: «Каждый год, мол!»
Матэ. Господи, спаси и помилуй этого грешника окаянного! Нет, братец, цвет цветом, а тебе меня все едино не обратить. Послушайте-ка, господин барон, как дурак глупого уму-разуму учит, да будьте пооглядчивее, не переметывайтесь туда-сюда.
Эне. Ну, что скажете, сударь, о сих ученых мужах?
Фенест. То и скажу, что эти болваны один другого стоят. А вы, как я погляжу, тут отнюдь не скучаете. Ладно, согласен, будет с нас религии, поболтаем-ка лучше о дворе и государстве.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Любовные похождения барона. О ворожбе
Эне. О, не стоит насмешничать над этими святыми понятиями. Поговорим лучше о Париже.
Фенест. Ах, Париж! Кто не живет в Париже, тот, можно сказать, не живет вовсе! Бедняжка любовница моя, уж верно, вконец исстрадалась там без меня... Одному Богу известно, как она грустит в разлуке, несчастная! Правда, я написал ей письмецо...
Эне. Вот это похвально, ибо хоть на вашей войне и пролилось больше вина, чем крови, все же Ларошель – крепкий орешек[197], и мало кто знает, сколько еще продлится осада.
Фенест. Была крепким орешком, да мы его разгрызли; теперь все пойдет по-иному, ведь король повелел сровнять крепость с землей. Я слыхал от одного верного человека, которому довелось составлять манифест господина герцога[198] к ларошельцам, что все принадлежащее мятежникам будет уничтожено, ну а то, что мы успели захватить, останется в целости, вот разве называться станет по-другому[199].
Эне. Да, боюсь, именно так оно и случится... Но вернемся к Парижу. Не осталось ли у вас при себе копии того письма, что отослали вы вашей даме?
Фенест. Ах, и в самом деле, у меня ведь черновик завалялся где-то в кармашке.
Эне. Посмотрим, посмотрим, сударь, на плоды столь блестящего ума.
Фенест. Погодите-ка, где же он... ах вот! «Мадамизель! Наконец-то звезды и светила, чье расположение, а равно и нерасположение столь безжалостно лишили меня вашего нежного расположения и сладких воспоминаний в разлуке, вдали от прелестных ваших глазок, подобных дождливому рассвету, каковые побудили меня бежать вдаль от Елисейских полей... Однако смею ли надеяться, что столь бедственное положение ваше не лишит вас расположения к вашему несчастному и покорному рабу. Впрочем, знайте, что в честь любви нашей поблизости от Тадона[200] устроена была перестрелка шестью десятками доблестных кавалеров (среди коих ваш покорный слуга славится как бывалый вояка), решительно расположенных прикончить мятежников прямо в расположении их стен. И заверяю вас, что о бароне Фенесте вскорости непременно заговорят, притом в хорошей компании. Что же до новостей, то главная вот какая: вам не придется более упрекать меня, что я закусил удила, ибо здесь, в армии, мы живем смирно и вовсе забыли дебоширить, моля Бога, мадамизель, чтобы Он и вам того же послал.
196
...
197
…
198
...
199
...