Бэт не надеялась, что франт и болтун Андроэль Эльфоэльф будет ожидать под часами на деревенской площади, и собиралась искать его в кабаке. Она имела твердое намерение удостоверится, что эльф не пропил серебро. А коли это произошло - задать ему хорошую трёпку. Но с площади лилась мелодия чарующей красоты, и ноги сами несли Бэт навстречу этим звукам. Девушка подняла взор к небу, благодаря Мать Мира за мелодию, что разносилась над деревней словно трель соловья, поющего под аккомпанемент дудочек сильфов. И в ту же секунду Бэт врезалась в Альбрехта Плешивого, спешащего ей навстречу.
Благостное состояние, в котором прибывала Бэт от звуков чудесной мелодии, было растоптано, изнасиловано, растерзано видом всклоченной рыжей бороды Альбрехта, бородавкой на его сизом носу, блестящей плешью, хитрыми глазами, красными после ночных бдений над книгами. Без особого энтузиазма Бэт приветствовала старика.
- Альбрехт, никак ты нашел для меня золото, обещанное Императором?
- Милое, чудесное дитя! Ты расцвела, словно прекрасный, волшебный, ароматный цветок, вокруг которого жужжат пчелки, теша себя сладостными фантазиями о пахучем, сочном нектаре! Свет юности и блеск твоих зеленых глаз - самые славные, самые чудные образы, доступные мне, дряхлому несчастному старику, в нашей нищей, многострадальной деревеньке, наполненной одними лишь пьяницами, проходимцами и приезжими плутами! Но годы не сделали тебя более прозорливой, чем ты была в детстве, играя с кроликами в старом доме Куккенхольмов. Кром-Катор свидетель - едва ли найдется минута, когда я не возношу Матери Мира молитв о том, чтобы почувствовать в трясущейся от старости ладони вес хотя-бы одного золотого, желая употребить его для пользы и блага нашей несчастной общины! Откуда, дитя мое!? Откуда золото в Гнилых Корешках!?
В молодости Альбрехт был солдатом, затем капитаном. Ходил среди людей, служил многим феодалам. И являл такие пронзительные сцены добродетели, великодушия и человеколюбия - что злодеи раскаивались в преступлениях, разбойники забывали о ножах, а солдаты воюющей знати обнимались на поле брани. Странно, что Провидение не сделало Альбрехта актёром. В освещенных сотнями свечей театрах Хунгарда могли бы красоваться статуи и картины, изображающие его в роли пророка, несущего свет Матери Мира всем живым существам. Или в роли старого вождя северных варваров, вырезающего из своих бедер куски мяса, дабы накормить плачущих от голода соплеменников. Шлюхи украсили бы эти величественные изваяния цветами, а актеры, желающие покровительства дома Бонбруни, пытались бы подражать его игре. Но Судьба назначила Альбрехту стать деревенским старостой. Дрожащей рукой он смахнул слезу, выдержал паузу, демонстрируя образ несчастной, но непоколебимой праведности, и продолжил:
- Бэт, я принес тебе в дорогу сыра. И книгу! Книга - вот что стоит всего золота мира! В минуты скуки, тоски, желая искупать сердце в золотых лучах Искусства - прочти её, и вспомни о бедном, дряхлом, но заботливом старике!
Альбрехт вручил Бэт узелок со снедью, и небольших размеров том, завернутый в отрез бархата. Откланялся, утирая слёзы, развернулся и направился к стоящим на площади торговцам с телегами, желая обсудить очередное вложение деревенской казны. За долгие годы разврата, воровства, и совершенно немыслимого, безобразного, но искусного вранья - Альбрехт так и не научился полностью заглушать голос собственной совести. Подарок для Бэт должен был сделать этот голос тише.
Староста расстался с единственной книгой, с которой смог бы расстаться. Книга была творением Жоржетты Голоццио, одной из бесчисленного войска кокеток под покровительством семьи Бонбруни. Жоржетта не годилась ни для театра, ни для борделя - но внезапно обнаружила великую способность к писательству. Жадные до золота прохвосты и развратники Бонбруни решили продавать её труды, не пожалев денег для печатников. Напудрили Жоржетту, таскали за собою в общество, и сверх всякой меры утомляли богатых Хунгардских бездельников этой остроумной и блистательной дамой.
Книга называлась “Приключения могучего защитника девичей девственности, золотоволосого Сира Теобальда Пурпурного в волшебном заморском замке Мустафы Гаруфа, таинственного бронзовокожего Тар-Фаротского вампира, колдуна, и соблазнителя пустынных джиннов”.
Этот опус пользовалось ошеломительным успехом. Но, не смотря на усилия дома Бонбруни - в узких, очень узких кругах ценителей. Эта публика была малочисленна, но сплочена своими странными вкусами, и преданна Жоржетте всем сердцем. Альбрехт много раз принимался за чтение этого труда. И всякий раз откладывал это занятие, испытывая тревогу и недоумение от материй и образов, коими Жоржетта Голоццио щедро украсила своё повествование. Старик опасался, что эти тревожные образы могут его увлечь.