Патруль молча смотрел на сизые, чуть дрожавшие над трубами дымки.
— Задача! — Федоров стал необычно серьезным и повернулся к Шурику: — А может, ты издали проглядел протез?
— Может, проглядел, — слукавил Шурик. — Это он, ребята, точно говорю, я его сразу узнал.
— Пошли в дом! — решительно двинулась Оля.
— Нет! — твердым голосом сказал Леня Федоров. — Если там и вправду немецкий шпион, то нам его не задержать. Он нас как цыплят перестреляет и скроется. Тут людям поопытней нужно действовать.
В решительные минуты Федоров брал на себя обязанности начальника патруля, и с ним не спорили.
— Мы с Шуриком останемся здесь, будем следить за домом, а ты, Душенков, с Олей валяйте во взвод, позвоните в штаб и доложите обстановку.
— Почему это, — возмутилась Оля, — мой дом…
— Потом! — пресек разговоры Федоров. — Шагайте быстрее. Всё!
Душенков и Оля завернули за угол.
— Теперь давай посмотрим все входы и выходы, — рассудительно предложил Федоров. — Пройдем мимо, только на дом не гляди, может, они наблюдают, гляди под ноги.
Домик оказался ничем не примечательным. Узенькая, чуть протоптанная тропочка вела к единственному подъезду. Окно мансарды было накрепко забито досками. Задняя стена домика выходила во двор, ограниченный высокими капитальными стенами. Со двора был второй выход на Лесной, через ворота большого нового дома. Здесь Федоров оставил Шурика:
— Подежурь на всякий случай. Ты его в лицо знаешь, если отсюда выйдет, сигналь мне. А я с переулка постерегу.
Прошло совсем немного времени, а Шурика словно подменили. Ведь он еле двигался, когда возвращался во взвод. Не будь рядом Оли, упал бы он, наверно, от изнеможения, от голода, сосавшего сердце, от холода, заморозившего кости. Только мечта о теплом общежитии заставляла передвигать ноги. А сейчас откуда-то появились новые силы, и желание схватить врага подавило все другие желания. Шурик терпеливо ходил У ворот и думал только об одном: "Не ушел бы".
Подъехала грузовая, закрытая со всех сторон машина. Из нее выскочил Виктор и еще несколько человек в полушубках. Один из них, видимо, был старший, — Виктор держался при нем как подчиненный.
Старший выслушал Шурика, отдал приказание своим людям, и они разошлись, оцепив домик со всех сторон. О Шурике словно забыли. Он с Федоровым держался поблизости, довольный, что их не отправили во взвод.
Старший с Виктором подошли к подъезду и постучались. Постояли и постучали громче. Послышался раздраженный женский голос:
— Кого нужно?
— Откройте, пожарная инспекция.
— Какая еще инспекция?
— Пожарная! Открывайте быстрее, холодно.
Женщина замолчала надолго, видимо, ушла. Снова стучали, сильно, с нетерпением. Дверь открылась.
— Долго ждать заставляете, гражданочка, — благодушно заметил Виктор, — не лето.
Вместе со старшим они вошли в дом, и дверь за ними захлопнулась.
Шурику стало страшно. А вдруг там никого нет? Или этот безрукий никакого отношения к Тихону не имеет? Вот стыд-то будет.
В домике что-то грохнуло, раздался женский визг, и в то нее мгновение один из приехавших бойцов вышиб прикладом фанеру из окна и вскочил внутрь. За ним кинулись еще двое. А еще через пять минут дверь открылась, и Виктор позвал:
— Орехов!
— Здесь!
— Входи.
По шаткой деревянной лестнице Виктор повел Шурика и Федорова наверх в мансарду. После яркого дневного света глаза не сразу разобрались в темноте, пробитой одним лучиком карманного фонаря. Было жарко. Остро пахло керосином.
Один из бойцов отбивал доски, закрывавшие оконный проем. Отлетела одна доска, потом вторая, и в комнату белыми клубами хлынули свет и мороз. Шурик сначала увидел только опрокинутый стул и осколки разбитой лампы.
— Узнаёшь? — спросил Виктор, показывая на угол, где спиной к стене на полу сидел человек с руками, туго схваченными ремнем.
Шурик шагнул вперед и увидел окаменевшее лицо Тихона Фомича. Их глаза встретились. Тихон передернулся и стиснул зубы.
— Он самый! — подтвердил Шурик.
— Больше от тебя ничего и не нужно, — весело откликнулся Виктор. — Отправляйтесь отдыхать.
Уже на лестнице их догнал старший. Он крепко пожал им руки и сказал:
— Благодарю за службу, товарищи комсомольцы!
Шурик смущенно молчал. Федоров ответил за обоих:
— Служим Советскому Союзу!
Позвонили из штаба: "Орехову в 15.00 явиться к командиру полка". Шурик с довоенных дней не был в управлении милиции. Последний раз он прибегал сюда после окончания восьмого класса, чтобы похвастаться перед Виктором отметками и договориться с ним о летних "мероприятиях".
Предъявив часовому свое удостоверение, Шурик темными коридорами прошел к указанной ему двери. Он постучался, услышал голос Виктора и, переступив порог, отрапортовал:
— Товарищ командир полка! Боец Ленинградского комсомольского полка Александр Орехов явился по вашему приказанию.
— Здравствуй, боец Орехов! Как здоровье богатырское? Остался еще порох в пороховнице?
— Есть, — улыбнулся Шурик. — Как там этот Тихон?
— Какой он Тихон! Такой же, как ты Ганс. Старый немецкий шпион… Это, друг, мы крупную рыбину вытащили, с твоей помощью, так и записано.
— Да разве я один? Если бы не Оля, мы бы ушли.
— Знаю и про Олю, обо всем патруле доложено начальству.
— А как это он?..
— Тонко работал… Адрес ленинградский он у вашего жильца выпытал, когда тот уже в плен попал. А потом — дело техники. Протез ему изготовили хитрый, накладной, со скрипом. А документы все — и заключение медицинской комиссии, и белый билет — сработали по первому классу точности. Вот он с беженцами сюда и пожаловал. И в военкомат заявился, все честь честью. А потом развернул свою рацию, но действовал осторожно. Ракетницей только один раз воспользовался, во время первого налета, и то чуть не попался, но сумел тебе очки втереть…
— Так разве я мог… Он так здорово зажигалки гасил.
— Еще бы! Доверие завоевывал. К тому же он вовсе не хотел, чтобы такая удобная квартира сгорела, — невыгодно было. А вот во время последней бомбежки у него сорвалось. Тут ты ему здорово помешал. Хотел он тебя с пятого этажа сбросить — несчастный случай инсценировать, надеялся, что в такие дни никто разбираться не будет, — да не вышло. Он и драпанул. И опять ему протез помог. С ноги-то он сбросил, а на руку у него запасной был. Стал одноруким, только в большие холода прятал руку за пазуху, боялся отморозить. Этот фокус недолго его выручал. Его рация уже на крючке крепко висела, круг сжимался. А тут кстати и патруль бдительность проявил. За что тебе и награда полагается.
Виктор вытащил из ящика стола помятый конверт и протянул Шурику.
Такими круглыми красивыми буквами мог писать только один человек на свете — мама. Шурик держал листок, вырванный из тетради в клетку, и смотрел на буквы, как на чудо. Буквы никак не хотели складываться в слова, они существовали каждая отдельно и твердили одно и то же: "Мама пишет! Мама жива! Мама пишет!"
Письмо было адресовано Виктору. Елена Николаевна кратко сообщала, что долго выбиралась с нашими частями из окружения и что на ее два письма она не получила от Шурика никакого ответа. Она умоляла Виктора разыскать следы Шурика и написать ей. Жила она недалеко от Ленинграда, за Волховстроем, и служила в госпитале сестрой.
Долго читал Шурик эти несколько строчек и не мог начитаться.
— Почему же я ее писем не получил?
— Ничего удивительного. Либо в пути пропали под бомбой, либо здесь почтальон умер, не донес. Да и дома твоего уже давно нет.
— А вы уже написали ей?
— Нет еще… Напишу, а ты поедешь и сам передашь.
— Куда поеду?