В который уже раз, только за это утро атаман выругал себя за собственную чудовищную неосмотрительность. За глупость! За идиотизм! За то, что недодумал, недорасчитал, недопланировал. За то, что позволил увлечь и себя, и остатки своих людей сюда, в эти безводные предгорья, на эти неприступные скалы, надеясь отсидеться в безопасности безлюдных предгорий, пока преследовавшие их бароны с пиратами будут искать их где-то там на равнине. Или, в чём бывший атаман втайне боялся признаться даже самому себе, бросятся следом за рванувшим куда-то к югу Бугурусланом.
Идиотизм! Чудовищный, самоуверенный идиотизм!
Может быть с кем другим этот номер и прошёл бы, но только не с той волчьей стаей, что который месяц уже гоняла их с Бугурусланом по степям Приморья, не оставляя ни малейшей возможности приблизиться к какому-нибудь вольному городу, и укрыться за его крепкими, надёжными стенами. За стенами, дарующими жизнь.
Как можно было так ошибаться. Как можно было не учесть наличия среди преследователей присоединившихся к ним совсем недавно местных подгорных ящеров, оказавшихся просто прекрасными следопытами.
Да и обманка с разделением их с Бугурусланом отрядов, как оказалось не прошла. Не учли элементарного, что к моменту, как вздумали разделиться, преследователи неожиданно получили поддержку со стороны местных. И пиратов, и, что хуже всего, местных ящеров.
Чем уж бароны увлекли последних — неизвестно. Но, факт остаётся фактом. Присоединившиеся к пиратам с баронами несколько групп, из числа местных подгорных ящеров, намертво запечатали все пути бегства в горы, не оставив атаману ни единого шанса.
— "Идиот, — атаман привычно вяло ругнул сам себя. — Надо было уходить с Бугурусланом на юг. Там, в степи больше возможностей для манёвра".
Атаман раздражённо пошевелился, устраиваясь. Попавший под ребро острый камешек жутко мешал, раздражая.
Устроившись поудобней, вернулся к прерванным мыслям, первым делом снова привычно обругав сам себя:
— "Дурень, мог бы сразу догадаться, что за прошедшие месяцы мы достаточно хорошо узнали друг друга. И надеяться на то, что бароны с пиратами купятся на столь примитивную уловку с разделением и потеряют нас обоих — было верх глупости с его стороны.
Располовинили собственные силы, ослабили, когда их и так было не густо. И вот тебе результат.
Приходится теперь расплачиваться долгим сиденьем на этих безводных скалах и страшной жаждой. Жаждой, тоской и пониманием скорой смерти.
И полной безысходностью.
Которая к тому же в последние дни резко усилилась, когда заботливые пастухи из числа пиратов загнали на эти скалы ещё парочку, другую неизвестно откуда оказавшихся поблизости купеческих отрядов из их города, которых какой-то му…ак из городского Совета догадался направить им в помощь.
Какая… чудовищная…! Какая дурь!
Единственная помощь от купцов — вода. Вода в походных флягах, которую те, отправляясь в эти засушливые края, предусмотрительно захватили с собой, и та, что самые догадливые из выживших успели зачерпнуть во фляги, прорываясь к ним в скалы через речку. Только это помогло им всем продержаться последние несколько дней, раз за разом отбивая упорные атаки местных подгорных ящеров, которых бароны с пиратами не считаясь ни с какими потерями безжалостно гнали на скалы.
Правда, последнее время и ящеры, и бароны что-то поутихли, уже не проявляя былой прыти. В буквальном смысле умывшись собственной кровью и густо завалив собственными телами чуть ли не весь галечниковый пляж под скалами, они уже так не тропились совать головы под меткие выстрелы арбалетов хуторян.
— "Ну и сволочь же этот барон", — атаман грустно улыбнулся.
Ругать Сидора Вехтора, люди которого своими байками втравили его в это дело с торговым караваном в Приморье, у атамана, впрочем как и у всех его людей, за последние несколько месяцев как-то незаметно вошло в привычку. Уж слишком часто натыкался его отряд на следы бурной деятельности барона прошлого года. И поневоле приходилось с ним как бы незримо конкурировать, что жутко раздражало самолюбивого атамана.
Поэтому он ещё раз беззлобно и привычно ругнул барона, который конечно был изрядная сволочь, и ныне такой же барон, как и те, что сейчас сидели там, внизу. Но…, всё же надо признать, не совсем такая… или не такой…
Если б не его арбалеты и не пульки к ним, которые барон чуть ли не силой навязал им тогда в горах при расставании, сейчас бы ни он, ни все, кто остался ещё в живых, живы бы не были. Только стеклянные баронские пульки со свинцовой начинкой, метко и щедро разбрасываемые хуторянами, ещё их и спасали.
Столкнувшись с убойной силой и меткостью стрельбы хуторян, преследователи поутихли, на какое-то время оставив их в покое, и ограничились теперь лишь терпеливым ожиданием их скорой смерти от жажды.
— "Да-а-а, — атаман мрачно, с издёвкой ухмыльнулся. — За последние два месяца они научили этих чванливых баронов вкупе с их местными союзниками — пиратами да ящерами, уважать себя".
Но от понимания этого факта атаману легче не стало. Потому как он прекрасно понимал, что жить им всем оставалось лишь несколько дней — до тех пор, пока в стремительно пустеющих флягах не кончатся последние капли драгоценной влаги, а солнце, безумное белое солнце Юга, окончательно не выжжет им мозги на этих диких, безводных скалах.
Атаман равнодушно скользнул усталым, безразличным взглядом по тянущейся куда-то вдаль безлюдной, высохшей равнине внизу. Было удивительно тихо и как-то странно умиротворённо. Словно внизу никого и ничего не было: ни бандитов, ни местных четвероногих падальщиков, подбирающихся к разлагающимся трупам, никого. И в этих диких пустынных скалах он был один на беззаботном отдыхе.
Атаман мучительно размышлял, восстанавливая в памяти весь этот такой неудачный поход. Что случилось? Что произошло? Почему вдруг в какой-то момент всё пошло не так? Что поставило крест на, казалось бы столь удачно начатом деле? Что?
Ведь всё так хорошо начиналось.
Атаман мыслями опять вернулся в прошлое.
Пройдя под горами по баронскому проходу, они спустись с гор, поторопившись побыстрей выйти из области нищих горских племён, у которых если что и было, то одна лишь ненужная им шерсть горных яков, да травленные слепнями, плохо выделанные шкуры.
А шерсть! Знаменитая горская шерсть яков! Дерьмо! Такого низкого, просто омерзительно отвратного качества, что было даже удивительно, как это эти дурные, ничего не понимающие в настоящей торговле амазонки, промышлявшие скупкой её для барона Сидора, могли хоть что-то на ней заработать.
Атаман сколько ни считал, так и не нашёл ничего достойного, что стоило бы того внимания, которое уделяла этим закупкам компания землян.
А вот на равнине….!
— "Ох, уж эта мне приморская равнина!" — атаман мысленно опять, в который уже раз восхищённо вздохнул. — Мечта! Какие у них были заработки! Такие заработки ему ранее и присниться не могли.
Сундук золота всего лишь за один месяц. Огромный сундук золота за какой-то один паршивый месяц работы без особого напряга!
Жаль что второго такого жирного месяца не было. В какой-то момент что-то произошло, и всё пошло наперекосяк. Спрашивается, из-за чего?
— "Из-за того, что встретился с Бугурусланом и повёлся на его, такое казалось бы выгодное предложение поработать вместе. Мол, в большой компании и отбиваться легче от местных диких находников, да и платят за охрану в таком большом, сдвоенном караване местные купцы много больше".
— "Действительно, и легче, и больше, и много выгоднее", — атаман горько улыбнулся.
Только вот Бугуруслан, сразу же после пары успешно проведённых обозов, как-то на рассвете тихо свалил куда-то в сторону. Не предупредив, не сказав ни слова, ни пол слова, куда и зачем подался. Просто молча подхватился и пропал.
А ему, дураку, туго соображающему, оставил всех своих раненых. Да тяжёлое наследство, в виде непонятно с чего волками вцепившихся в него баронов с пиратами.
Да к тому ж умудрился так старательно замести все следы за собой, что атаман теперь даже не догадывался, в какой стороне его можно было бы искать.