— Здравствуй, мальчик, — произнес дедушка. — Не бойся. Успокойся и не бойся. Здесь тебе не причинят вреда.
Да щас! Вот хрен тебе старый ты пень! Успокоиться? Не причинят вреда? Ага! Тогда какого черта я не могу шевельнуться и почему я, черт возьми, голый? Конечно, ничего такого я тогда не сказал. В моей голове в то время не было места для подобных слов. Вот сейчас я бы ему ответил так, что его седая бородища поседела бы еще больше, а потом и вовсе вылезла, стремясь убраться куда подальше. Но тогда я только всхлипнул и выдавил:
— Я голый.
— Да, — кивнул старик.
— Я двигаться не могу.
— Да, — снова кивнул старик.
— Мне страшно.
— Понимаю, — голова старика еще раз кивнула.
Только голова, ни плечи, ни тело не дернулись. Я бы поклялся, что и лицо его не шевельнулось, так и, повиснув над качающейся головой, но не стану. У страха ведь глаза велики. А страху я тогда натерпелся столько, что он у меня из ушей вылезал.
— Сейчас я сделаю так, что ты сможешь двигаться, — пообещал старик. — Пообещай и ты мне, что не побежишь. Не станешь кричать и прекратишь плакать.
Мне не хотелось этого обещать, но я кивнул. Хотя что-то внутри меня кричало, что я нарушу обещание сразу же, как только представится такая возможность. Наверное, это и прочитал старик в моих глазах. Он усмехнулся в бороду, приблизился ко мне и поднял руку открытой ладонью вверх.
— Смотри, — сказал он.
Я посмотрел. Глаза мой единственный орган, которым я мог кое-как управлять, еще был язык, и, наверное, губы, ведь слова я произносил, но он не просил говорить, или шевелить губами, а я привык в точности исполнять просьбы. Этому меня научили долгие часы неспешного пересчитывания моих ребер кулаками господина Кярро и его подручных. А потому помня эту хитрую и сложную науку, я внимательно смотрел на открытую ладонь седого дедушки, и на огонек, медленно разгорающийся прямо по ее центру. Это было самым завораживающим зрелищем, что я видел в жизни. Растущий прямо на морщинистой ладони огонь, испускающий дым и тепло, он рос, охватывая все больше кожи, пока не покрыл собой всю руку и тогда старик сжал пальцы, потушив его. Я выдохнул. Вот это номер! Потрясение было настолько сильным, что я не смог сдержать эмоций и лишь простонал:
— Еще!
— Ты хочешь еще раз увидеть это? — добрым голосом, с нежностью в глазах спросил старик.
Я же вздрогнул. Такой взгляд обычно не сулил мне ничего хорошего. После таких вот нежных слов и ласковых улыбок, мне приходилось долго лежать на полу и мечтать о том, что сейчас боль в ребрах утихнет, и я смогу доползти до вороха тряпок за печкой, служивших мне кроватью. А вспомнив это, замотал головой. Дедушка внимания на это не обратил. Он приблизился ко мне и, превратив свое лицо в одну сплошную морщину, сказал:
— Я покажу тебе гораздо больше, если ты захочешь. Но сперва мы с тобой поговорим. Меня зовут Мурселиус Дабими. Я волшебник. А как зовут тебя?
— Зернышко, — ответил я.
— Что? — старик нахмурился, по его лицу пробежала такая знакомая тень раздражения.
— Бобовое Зернышко, — поправился я.
— Где? — не понял старик поверх меня, глядя на кого-то, кто стоял у меня за спиной. — Где зернышко?
— Меня зовут Бобовое Зернышко.
— А-а, — протянул старик, и раздражение исчезло с его лица. — Это твое имя. Понимаю.
Что он понимал, я не понял. Да мне и не надо, достаточно того, что бить меня точно не будут. Наверное. Не должны.
Волшебник пожевал губы, почесал спрятанный в бороде подбородок, кивнул, покачал головой, глубоко и как-то тяжело вздохнул, снова покачал головой и еще раз вздохнул.
— Вот ведь как бывает, — произнес он, не обращаясь ко мне. Я молчал. — Вот ведь как, — он вдруг мерзко так хихикнул, подмигнул кому-то и вернул взгляд ко мне.
— Послушай, Бобовое Зернышко, или я могу к тебе обращаться как-то иначе? — я замотал головой. — Я могу называть тебя Зернышком? — я кивнул. — Хорошо, — старик явно был доволен, почти счастлив, но причину его счастья я не понимал. — Ты хороший юноша, я бы даже сказал красивый, — вот тут в моем мозгу шевельнулась неприятная пугающая мысль. — Наверняка умный.
Вот теперь рассмеялся я. Ну как рассмеялся, я забулькал, изображая смех, и пустил слюну из уголка рта. Умный? Я? Да ты чего старый? Не видишь что ли, что перед тобой сидит напрочь лишенный мозгов, голый, тощий, напуганный юнец? Совсем глаза отказали от старости? Эти мысли напугали меня. Они звучали в моей голове, но я так не думал. Я не мог так думать. Каждое из этих слов я знал, и даже умел кое-как применять, но чтобы соединить их вместе в такую сложную и злую фразу. Что с моей головой? Я прислушался к собственным ощущениям. Что я сделал? Прислушался? К себе? Мне стало совсем страшно. Раньше я никогда не прислушивался к себе. Я и других не слишком внимательно слушал, но сейчас в моей обычно пустой и вечно голодной голове, суматошно носились мысли. Мысли! В моей голове… вот ужас то!