Один из них мирно спал, расположив свою усыпальницу под замком. Но запах крови и желание некоторых личностей к быстрому, и болезненному для других, обогащению пробудили его. Он проснулся, осмотрелся, надавал пинков всем, кто посмел его разбудить, а потом подумал и решил, что мир этот ему не известен и оттого интересен и не плохо бы в нем немного поразвлечься. Чем он собственно и занялся, разобрав замок графа на мелкие кусочки. А затем, внезапно вспомнив, что его усыпили его же собраться — боги, призадумался. А призадумавшись, пришел к еще более интересному выводу, что спать ему больше не хочется. Силы у него хоть и стало меньше, но вполне себе достаточно, чтобы прожить жизнь спокойную подальше от людских дрязг и божьих разборок.
Подумал он так, засмеялся и сотворил большое колдовство, что заставило забыть о замке графа, даже тех, кто еще о нем помнил. Вот только смеялся он зря, есть на земле такие люди, что не прочь воспользоваться силой опального бога в своих меркантильных интересах. Они-то и почуяли его смех. Надо было тому богу сперва колдунство сотворить, а уж потом ржать словно конь, но он этого не предвидел и сделал все наоборот.
Так на сцену вышел черный рыцарь под стягом с драконом. Да собственно это и не рыцарь вовсе, это лишь душа древнего воина, что накрепко привязана к доспехам. И не к тем доспехам, что мы бросили в городе, это лишь тень, а настоящие припрятаны где-то далеко-далеко. Но и рыцарь тот тоже не сам по себе, он лишь слуга кого-то, кто еще долго будет сидеть тихо, отправляя иных своих слуг по миру в поисках того, что оставило ожог на моем заду!
Ага, а как вы хотели? Все вот так банально и неинтересно. На моем заду оставила ожог штука, что является ключом к чему-то, а вот к чему об этом и сами маги не знали. Сама-то вещь разрушилась, и больше ее нет, но силу свою в мою правую ягодицу запихнула! Древняя, трижды проклятая хреновина! Будь ты проклята еще раз! Если бы я знал, что именно нужно тому черному рыцарю, я бы самолично оторвал себе кожу с задницы, а то и всю задницу, а сер Роланд мне бы помог. И хотя обо все этом, я узнаю несколько позже, я предпочту вам рассказать об этом сразу, пока мое тело отчаянно старается не зарыться носом в снег.
Все старания пошли прахом, я все же нырнул лицом в пушистый снег у самых полозьев саней, совсем чуть-чуть не дотянувшись до протянутой мне руки рыцаря. Я слышал вздох Роланда, слышал его тихую ругань, когда он наклонялся надо мной, слышал, как он спрашивает, на кой черт на меня нагрузили столько добра, а вот что ему отвечает, решивший сопровождать нас лично, Мурселиус я не слышал. Сэр Роланд всегда был силен, наверное, он и родился с бицепсами с приличное яблоко размером. А еще он умен и несколько ленив. Он не стал утруждать себя, вытаскивая меня из снега, он лишь снял с моей спины мешок, остальное, доверив мне, и с этим я справился. Впервые на его памяти. Я выбрался из снега, залез на сани и мы поехали вниз.
Там, внизу, в городе, в лучшем его трактире, перед камином нас уже ждали. На столе перед огнем были разложены сыры четырех видов, разлито в кружки пиво и в хрустальные бокалы вино, на вертеле заканчивал жариться поросенок, а на кухне пеклись булочки, пирожки и томились на медленном огне овощи. Сидящие перед камином люди в длинных черных, серых, золотых, красных, и бирюзовых плащах, молчали, надвинув капюшоны на лица. Они не пытались скрыть свои личности, или принадлежность к орденам, просто им так было удобней. А еще они не слишком любили друг друга и готовы были хоть сейчас вцепиться друг другу в горла. Их сдерживало только одно. Их сдерживал страх и отпечаток этого страха на моем заду.
Глава 11
Пять дней люди в разноцветных балахонах обсуждали наши дальнейшие действия. Пять долгих дней они спорили, ругались, кричали, били кулаками по столу, проливали на пол вино и пиво, кидались друг в друга сыром и виноградом, и неизменно напивались к вечеру. Пять долгих, мучительных дней.
Вы же знаете, как это бывает: не успел еще и толком глаза открыть, и только-только поднимаешься зад, почесывая, а солнце уже красное и западный горизонт целует. А бывает, что ты его и пинками гнать готов, а оно все не ползет по небу, словно приклеенное, висит себе на одном месте. И если в первые дни ложишься спать уставший но довольный, то во вторые падаешь, не чувствуя не то, что ног, а тела вообще. Эти пять дней, солнце было даже не приклеено, его намертво прибили к небу гвоздями. А чтобы никто не думал оторвать его и пустить дальше, боги нагнали туч и запустили такую метель, что из окна с трудом можно было разглядеть забор в десяти метрах. И то, если прищуриться, и точно знать, куда смотреть.