На лице Потапова отобразилась мука, и он опустил голову. Потом вдруг поднял ладони вверх, как бы сдаваясь на милость победителя.
– Вы не представляете, – сказал он с горечью, – какие были с этим связаны надежды, какие упования. И вот такой удар, такая несправедливость.
– Жизнь, если вы не заметили, вообще несправедлива, – отвечал Загорский, разбирая Милэ и вытаскивая оттуда огромный плоский розовый алмаз. Он ощупал его пальцами, поглядел сквозь него, потом удовлетворенно кивнул и повернулся к Потапову. – Но вам еще повезло. Вы живы, вы здоровы, у вас есть работа, жалованье и крыша над головой. Если вы подумаете, сколько людей лишены даже этого, вы поймете, что вы богаты и без всякого алмаза.
– Могу ли я вас попросить, – неуверенно начал Потапов, – могу я попросить вас оставить хотя бы этого китайского болванчика? Пусть мне останется хоть что-то от сокровища, которое я держал в своих руках и которое так глупо утратил.
Загорский переглянулся с Ганцзалином, потом кивнул.
– Хорошо, – сказал он, – Милэ, насколько мне известно, никакой ценности не представляет. Пусть хранится у вас. И вот еще что. Я надеюсь, этот разговор останется между нами. Не в ваших интересах, чтобы всей этой историей заинтересовалась чрезвычайка. Вы же понимаете, что грозит лично вам за перемещение через границу предметов такой необыкновенной ценности, как этот алмаз?
Не дожидаясь ответа, Загорский улыбнулся необыкновенно обаятельно, Ганцзалин тоже оскалился в силу данных ему природой мимических возможностей, и оба покинули квартиру Потапова.
Соглядатаев на лестнице уже не было, однако, когда они вышли во двор, к ним приблизился знакомый им уже посланец мировой китайской закулисы Ли Сяосюн и без лишних церемоний потребовал отдать ему «Слезу Будды».
– Не так сразу, – спокойно отвечал Нестор Васильевич. – Мало ли по Москве шатается китайцев, желающих разбогатеть? Вы не предъявили ни верительных грамот, ни рекомендательных писем. Как же я отдам вам величайшую национальную ценность Китая?
Обычно выдержанный, Ли Сяосюн после таких слов почернел от гнева.
– Я полагал, что мы достигли договоренности, – процедил он сквозь зубы.
– Я обещал только найти алмаз, и я свое обещание сдержал, – Загорский казался совершенно спокойным. – Но, согласитесь, с моей стороны было бы чистым ребячеством отдавать алмаз первому попавшемуся китайцу.
Господин Ли несколько секунд молчал, буравя взглядом невозмутимого Нестора Васильевича.
– Хорошо, – сказал он наконец, – от кого и какие вам нужны рекомендации?
– Никакие, – отвечал Нестор Васильевич, – нет таких рекомендаций, которым бы я сейчас поверил.
– Значит, вы решили оставить алмаз у себя? – неприятно осклабился китаец.
– Тоже неверно.
И Загорский как мог доступно объяснил, что алмаз в Китай доставит не Ли Сяосюн, а человек, которому он доверяет безраздельно, то есть Ганцзалин. И отвезет он его не Чжан Цзолиню, не главарям чжили́йской клики, не японцам, и даже не президенту Китая. Он отвезет его прямым ходом в пекинский монастырь Юнхэгун и отдаст («Под расписку», – уточнил Ганцзалин), да, отдаст под расписку настоятелю монастыря.
– Но как ваш Ганцзалин доберется до Китая? – растерялся Ли Сяосюн. – Он ведь советский гражданин, а у нас даже нет официальных дипломатических отношений с Россией.
– А вот это уже ваша забота, – беспечно отвечал Загорский. – Придумайте что-нибудь.
И повернулся, чтобы идти прочь.
– Постойте, – сказал вслед ему китайский эмиссар. – Вы же понимаете, что с тех пор, как алмаз оказался у вас, вы подвергаетесь огромной опасности?
– И это тоже ваша забота, – невозмутимо заметил Нестор Васильевич. – Организуйте нашу охрану так, чтобы ни один волос не упал с нашей головы. И, кстати, если мы вдруг погибнем, алмаз вам не достанется. Мы так его спрячем, что никто не найдет. Так что поспешите.
Ли Сяосюн только желваками поиграл в ответ на такое нахальство. А Загорский вместе с Ганцзалином покинули двор знаменитого здания страхового общества «Россия», в котором жил и работал злополучный Потапов.
– Мы неплохо встречаем новый, тысяча девятьсот двадцать второй год, – сказал Нестор Васильевич. – Не знаю, было ли дело со «Слезой Будды» самым трудным, но оно точно было самым длинным в нашей практике. Ради такого случая не грех и в ресторан заглянуть. Большевики не зря объявили НЭП, теперь порядочные люди могут хотя бы Рождество прилично встретить.
– А хватит ли у нас денег на ресторан? – засомневался Ганцзалин.
– Должно хватить, – беспечно отвечал Загорский. – В крайнем случае, продадим алмаз.