Мне очень захотелось вскочить и броситься в открытую дверь, мимо этих негодяев. Но если бы мне даже удалось выбраться благополучно из этого проклятого дома, то ведь она-то, бедняжка, останется все равно во власти этих негодяев. Пройдет слишком много времени прежде, чем я успею освободить ее.
Грубая жилистая рука прикоснулась к моим волосам, потом негодяй схватил меня за ухо и я почувствовал ужасную боль, точно меня тронули раскаленным железом. Я закусил губы, чтобы не крикнуть. Горячая кровь потекла у меня по шее и по спине.
— Ну, вот и все кончено, — сказал Маттео, дружески гладя меня по спине. — Вы храбрая барышня, синьора, жаль только, что вы полюбили француза. За то, что вы сейчас потерпели, вините его, а не меня.
Я ничего не мог ответить на все эти выходки. Безмолвно лежа, я мысленно скрежетал зубами от сознания собственной беспомощности. Но страшная боль в ухе и бешенство в значительной степени умерялись сознанием, что я пострадал для любимой женщины. Я думал о том, каким ореолом я буду окружен, когда эта история получит огласку, и как будут гордиться Конфланские гусары своим полковником. А кровь, между тем, продолжала струиться из раны.
— Она исходит кровью, — сказал один из лакеев. — Надо позвать врача, или она умрет еще до утра.
Другой прибавил:
— С самого начала она лежала тихо и не издала ни звука. Должно быть, она умерла от страха.
— Пустяки, — ответил Маттео. — Молодые женщины так скоро не умирают. Я отрезал ей маленький кусочек уха, самую пустяковину, только чтобы судьям показать. Эй, синьора, вставайте!
Он взял меня за плечо и начал трясти. Сердце у меня замерло при мысли, что он может нащупать мои эполеты.
— Ну, как вы себя чувствуете, синьора? — допрашивал меня Маттео.
Я продолжал молчать.
— Чорт возьми! — воскликнул гондольер. — Жаль, что мне приходится иметь дело не с мужчиной, а с женщиной, притом с самой красивой женщиной в Венеции. Эй, Николай, дай-ка мне твой платок и принеси фонарь!
Итак, все было кончено и ничто уже не могло меня спасти. Я продолжал спокойно лежать в углу, но все тело мое было напряжено, как у дикой кошки, готовящейся сделать прыжок. Уж если мне суждено умереть, то пусть моя смерть будет достойна моей жизни.
Один из слуг отправился за фонарем, а Маттео наклонился ко мне с платком в руках. Еще минута — и моя тайна будет открыта…
Но вдруг через маленькое окно, находившееся у меня над головой, до нас донесся смутный гул. Слышались удары весел, человеческие голоса, а через мгновение в дверь громко застучали и чей-то ужасный голос проревел:
— Отворите! именем императора предлагаю вам отворять!
Маттео, лакеи, дворецкий и вся эта подлая шайка бросилась бежать с криками ужаса. Слово «император» прогремело во второй раз, послышались удары топора, и дверь разлетелась в щепки. Из передней до меня доносились крики французских солдат и звон оружия. Я услышал чьи-то быстрые шаги и через минуту в комнату бешено влетел какой-то человек.
— Лючия! — воскликнул он, — Лючия!
Этот человек стоял в полумраке комнаты, задыхаясь и не будучи в силах говорить. Помолчав несколько мгновений, он заговорил снова:
— Теперь вы должны поверить, что я люблю вас, Лючия! Я сделал все, чтобы доказать вам это: предал отечество, нарушил обет, погубил друзей и привел сюда французских солдат, — все это только для того, чтобы спасти вас!
Это был отвергнутый ради меня любовник, Лоренцо Лоредано. Были минуты, когда я его жалел, но, в конце концов, любовь это такая область, в которой каждый должен стоять за себя. Если вы проиграли в этой игре, то утешайтесь тем, что вы побеждены достойным соперником, как это было в данном случае. Я было хотел такого рода рассуждением утешить бедного Лоренцо, но не успел я произнести ни одного слова, как он с криком удивления бросился в коридор, взял лампу и осветил ею мое лицо.
— Так это вы, негодяй! — воскликнул он. — Вы дорого заплатите за все горе, какое мне причинили. Но… что это такое? Что с вашим ухом?
Я преодолел свою слабость и, прижав носовой платок к уху, встал с пола. Теперь я был прежний, удалой, гусарский полковник.
— Это пустяковая рана, милостивый государь, — ответил я. — С вашего разрешения, мы не будем говорить об этом маленьком деле, которое к тому же имеет чисто личный характер.
Но Лючия, прибежавшая в эту минуту из другой камеры, схватила Лоренцо за руку и поведала ему всю историю.
— О, это благородный человек, Лоренцо! — говорила, она. — Он был великодушен, занял мое место и страдал, чтобы спасти меня.