Дюрок оказался очень милым и наивным мальчиком, Мне было приятно слушать, как он болтал о своей сестре, Мари, и о матери, которая жила в Амиене.
Наконец, мы добрались до деревни Хайенау. Дюрок под'ехал к почте и потребовал начальника.
— Скажите мне, пожалуйста, — сказал он, — живет ли где-нибудь здесь поблизости человек, называющий себя бароном Штраубенталем?
Почтмейстер отрицательно покачал головой, и мы снова двинулись в путь. Я не обратил внимания на вопрос Дюрока, но в следующей деревне повторилась та же самая история. Я заинтересовался и спросил Дюрока, что это за барон Штраубенталь?
Дюрок покраснел и замявшись, ответил:
— Это человек… к которому… я имею важное поручение.
Я видел по лицу Дюрока, что дальнейшие расспросы были бы ему неприятны, и поэтому умолк. Дюрок, однако, попрежнему останавливал всех встречных и спрашивал их о месте жительства барона Штраубенталя.
Когда мы проехали еще несколько деревень, я заметил далеко на юге легкие струйки дыма. Там находились наши передовые позиции. На севере было пусто. Ничто не отделяло нас от зимних квартир русской армии.
Солнце уже садилось, когда мы поднялись на невысокую горку. Направо от нас виднелась деревня, а налево — большой, темный замок, окруженный сосновым лесом. Навстречу нам ехали подводы.
— Как называется эта деревня? — спросил Дюрок у одного из встречных крестьян.
— Это Аренсдорф, — ответил тот на варварском немецком языке.
— Здесь мне придется ночевать, — сказал, обращаясь ко мне, Дюрок. Затем он снова спросил крестьянина:
— А не знаете ли, где живет барон Штраубенталь?
— Да вот в этом замке. Это — замок Мрака. Он принадлежит барону Штраубенталю, — ответил крестьянин, указывая на темные башни замка, выглядывавшие из-за хвойного леса. Дюрок очень обрадовался.
Так радуется охотник, напавший на след желанной дичи. Глаза его сверкали, лицо стало мертвенно-бледным, на губах появилась такая зловещая улыбка, что крестьянин стегнул лошадь и хотел уехать, но я остановил его:
— Почему этот дом называется замком Мрака? — спросил я.
— Да так у нас все называют этот замок, — ответил крестьянин, — наверно уж в этом замке творились нехорошие дела, если ему дали такое прозвище. Да, и, по правде сказать, за последние четырнадцать лет в этом замке жили самые дурные во всей Польше люди.
— Кто же это такой? Какой-нибудь польский дворянин?
— Нет, у нас в Польше таких злодеев никогда не водилось, — ответил крестьянин. — Говорят, будто он из Франции приехал.
— Он рыжий? — спросил вдруг Дюрок.
— Да, рыж, как лисица.
Мой товарищ, весь дрожа от возбуждения, воскликнул:
— Это он! Он и есть! Поедемте поскорее. Я размещу на отдых людей, а потом займусь этим делом.
Через десять минут мы были у входа в постоялый двор Аренсдорфа. Здесь должны были переночевать гусары.
Как видите, друзья мои, все это дело решительно меня не касалось. Поэтому, выпив стакан вина, я сел на лошадь, чтобы отправиться в дальнейший путь. Но вдруг ко мне подошел Дюрок и, взяв меня за руку, воскликнул:
— Господин Жерар, прошу вас не оставлять меня одного.
— Мой милый друг, я, право, не знаю, чем могу быть вам полезен? Расскажите мне, в чем заключается ваше дело и чего вы от меня хотите?
— Я очень много о вас слышал, господин Жерар! — воскликнул он. — Вы — единственный человек в мире, в помощи которого я нуждаюсь в эту ночь.
— Но ведь я должен ехать к своему полку?
— Вы все равно сегодня ночью не доберетесь до Росселя. Останьтесь, пожалуйста, со мною. Вы мне окажете величайшую услугу. Впрочем, я должен вас предупредить, что мне предстоит опасное дело.
Дюрок поступил очень хитро, упомянув об опасности. Он знал, что таких людей, как я, опасности только привлекают. Я немедленно же соскочил с лошади и велел конюху отвести Ратаплана в конюшню.
— Пойдемте в гостиницу, — сказал я Дюроку, — расскажите мне толком, чего вы от меня хотите.
Мы вошли в одну из комнат гостиницы, и Дюрок затворил дверь, чтобы никто не мог прервать нашей беседы. Я отчетливо помню его серьезное, возбужденное лицо. Он был красивый, высокий ростом юноша. Его серо-серебряная форма шла к нему, как нельзя более. Я полюбил его в эти минуты. Да и нельзя было его не полюбить, — он был слишком похож на меня. Такой же храбрый и отважный, несмотря на свои юные годы!