Я вежливо поздоровался и осведомился, кого я имею счастье лицезреть. Естественно проделал это на международном языке общения – английском. Конечно же сей язык я учил шесть лет в школе и два года в университете после чего по большей части многое позабыл, но затем года четыре пришлось поработать в паре компаний хозяева которых были иностранцы – греки и американцы, где пришлось срочно вспоминать уже как мне казалось надежно позабытое. К счастью в современной России англицизмы постоянно окружают нас в быту и на телеэкране, так что позабыть все не удалось. Конечно, не скажу, что я владею языком в совершенстве, тем более над произношением я никогда не работал, но разговаривать более или менее могу. Правда при общении между людьми у которых данный язык не родной могут возникать забавные казусы из за акцента у каждого – так однажды заказав яичницу из трех яиц на стол я получил три яичницы из двух яиц, поэтому с этих пор щедро помогаю себе еще и жестами. Если уж заговорили о языках, то закрывая тему скажу, что еще я худо бедно могу объясниться на итальянском, то есть итальянцы меня понимают, а я же к сожалению теряюсь выслушивая их пулеметные очереди из слов.
Но к счастью фермер знал и английский, только похоже не лучше меня. Выяснилось, что зовут его минеер Николас Ван Дик – ну точно голландец! Все россияне скормлены на фильмах о гениальном Петре Первом, который этих голландцев очень любил и уважал настолько, что в фильмах его верный соратник Алексашка Меньшиков, всегда называет "Минхерц", правда тут слышится скорее минхер или минеер, но пусть будет последнее из за его благозвучности. Жену фермера звали Фроу (наверное искаженное Фрау) Труди, а дочек Эльза и Трейя. Негра звали – "Черный". Я же представившись, сказал что я русский отстал от своей группы и пару дней бродил в дикой местности без еды и воды. На что мне ответили, что во время войны всякое может случиться, поэтому лучше быть готовым ко всяким неприятностям изначально. Услышав это я навострил уши и решил поменьше говорить и побольше слушать и сказал, что очень устал и хочу есть. После чего хозяйка пошла собирать на стол, хозяин с работниками стал загонять скотину за ограду и заниматься еще какими то непонятными мне хозяйственными делами. Я же в сопровождении чернокожего помощника, пошел к местному источнику искупаться. Пока чернокожий лил на меня воду, и я мылся, а затем пытался почистить свою одежду, которая несколько пострадала из-за двух ночевок на голой земле, наступил конец дня. Закат пламенел, и уже ночь готовилась окутать своим черным одеялом землю. Вернувшись на ферму, я получил приглашение разделить трапезу. После долгой и непонятной молитвы, над столом освещаемым коптилками с жиром, наконец таки мы сели за стол, и я смог впервые нормально поесть за два дня.
Но впрочем, не скажу, что стол был роскошным. Бог послал фермеру в этот день кукурузную кашу, толстые ломти домашнего хлеба, правда, не сосем белого, да и похоже вовсе не из пшеницы, а из каких то других злаков. Сыр, домашняя сметана и простокваша – представляли молочную группу продуктов. Мясо, несмотря на явное занятие, скотоводством было, сосем немного, и оно представляло собой завяленные твердые полоски каменной твердости. Не смотря на голод мне мясо не понравилось, оно слишком тяжело для желудка – да и вообще это было что то непонятное – то ли это буйволятина, то ли дикий кабан, то ли ищак. Кашу же с хлебом я ел с удовольствием, лишь за ушами т решало. Запивали все это чем-то похожим на компот из фруктов. Но главный гвоздем программы был домашний самогон, который с гордостью фермер поставил на стол в глиняном кувшине. Выпив по первой кружечке, Никалас заметно оживился.
По его словам, он в молодости был отличным охотником, и для него нет большего удовольствия, чем рассказывать разные интересные случаи и приключения из своей охотничьей жизни, но я же как говорил он, страдаю одним недостатком: уж очень они мало пью его хваленого виски. Мне же совсем не хотелось напиваться в кругу незнакомых людей, которых я видел впервые в жизни, поэтому я только делал вид что пью и старался побольше слушать, пытаясь набрать побольше необходимой мне для анализа информации.
Николас же был явно человек общительный и считал, что нет в жизни ничего лучше, чем, как он выразился, "клюкнуть" в компании с друзьями после долгого дня работы. Он заявил, что терпеть не может пить в одиночестве – нет ничего хуже этого, разве только что вид человека, который отказывается отдать должное его радушию. Пришлось всецело и всячески поддерживать его призывы.