По пути на ферму, я нагнал возвращающееся стадо коров и лошадей, находившееся под присмотром двух негритянских подростков, почти голых, за исключением крошечных набедренных повязок из грязной ткани. Они лениво посмотрели на меня и заулыбались. В глаза мне сразу бросились выглядывающие из под повязок непропорционально большие гениталии африканцев. Однако, подумал я, чем это они здесь постоянно занимаются? Вероятно, пастухам надо было, как и всегда в этот вечерний час, пригнать домой коров и лошадей, пасшихся на дальних лугах, потому что в Южной Африке приходится запирать на ночь стада, чтобы защитить их от хищных животных. Для этого строятся загоны с высокими заборами, которые, если я не ошибаюсь, называются – краали. Слово "крааль" однозначно с испанским "кораль", и я подумал, что оно ввезено в Африку португальцами; во всяком случае, это слово не туземное. Подойдя к ферме, я мог рассмотреть встречающих меня и ее белых обитателей.
Главный из них, видимо сам хозяин был мужчина за пятьдесят, меньше меня ростом на полголовы, но зато намного более грубого и крепкого телосложения. На грубом и немного глуповатом лице было излишне много растительности – рыжие косматые брови, усы и борода лопатой, последняя впрочем, была относительно короткой, длиной всего полторы ладони, лицо его было почти коричневым от покрывающего его загара и пыли.
На нем были широкие кожаные штаны, длинный, просторный сюртук из когда то зеленого сукна с глубокими наружными карманами, жилет из шкуры какого то животного, белая шляпа с широченными полями, а на ногах – полусапожки некрашеной кожи, которые я бы смело назвал – "деревенские башмаки". На плечо фермер небрежно повесил свой верный карамультук – старинное большое ружье чуть ли не в сажень длиной, с замком старинного образца, – наверное с таким еще Соколиный глаз бегал в свое время среди девственных американских лесов, вместе в верным Чунгачгуком. На это ружье фермер видимо возлагал все свои надежды.
Рядом стояла видимо его супруга, изображая из себя классическую фрау из села, времен Петра Первого. При взгляде на ее грубое краснощекое лицо, почему-то сразу вспомнились типичные торговки рыбой на рынке. На ней была зеленая шерстяная юбка, корсаж со шнуровкой облегал ее могучую грудь, при этом корсаж был искусно расшит по голландской моде, а ее волосы цвета перезрелой соломы защищала от солнца легкая соломенная шляпа с бантом и на ленте. Двое детей – девочки десяти и двенадцати лет были одеты очень просто – в грубый домотканый холст; голова же у них оставалась и вовсе непокрытой.
Рядом стоял коричневый невысокий худощавый черный слуга, вероятно вполне довольный жизнью. Он вырядился в пару пара старых кожаных деревенских башмаков, старую полосатую рубашку, подпоясанную веревкой, на которую он накинул безрукавку из овчины.