— Ой, Толя… Они уже видят! — сказала одна голова.
— Тот, что видит,— мой! — сказала та голова, которую назвали Толей.
— А толстенький — мой! — сказала вторая голова.
Толя просунул в будку розовую лапу и погладил меня по спинке. Приятно, словно мама лизнула. И не страшно!
— Булька… Булька…— приговаривал Толя и поглаживал, а я от удовольствия даже глаза зажмурил.
Меня зовут Булькой! А я и не знал!
— А мой — Боб! Бобик, иди сюда! — в будку просунулась другая розовая лапа и схватила моего брата за загривок. Боба от меня оторвали, он подрыгал лапками и исчез в лазе.
— Пускай бы спал! Человек ты или нет? — прикрикнул на брата Толя. Но и сам вдруг схватил меня, и я повис в воздухе. «Мама!» — хотелось мне закричать от страха, но я только пискнул.
И нисколечко нам не было больно. Эти человеки не знают, что мама нас так наказывает. У нас ещё глаза не открылись, а Боб уже лез ко мне ссориться из-за соска. Ему казалось, что молоко в моём вкуснее, чем у него. Он отбирал, а я не давал. Тогда мама встряхнула Боба за загривок и положила на место. Ткнула мордой и меня — чтоб больше не ссорились.
Я это хорошо помню!
Мальчики посадили нас к себе на колени и гладили, гладили…
— Булька, Булька…— Толя нежно проводил рукой по лбу, начиная от носа, по затылку, по спинке. Даже хвостик мой измерил — прячется ли в кулаке. И так мне было приятно, и совсем-совсем не страшно. Хорошо, что я выбрал себе Толю! Ну, пускай не я, а он меня выбрал, что с того? Какая разница? Мы друг друга выбрали.
— Коля, а у твоего Боба кончик хвоста белый! — сказал Толя.
— Ой, правда! — Коля в восторге поднял Боба за передние лапы, посмотрел на его живот. Потому что хвостик Боба был там: Боб от страха поджал его.
— Так ты белохвостик?! Вот хорошо, теперь мы вас не перепутаем.
А Боб висел так, висел и от страха пустил струйку. Коля ахнул и отшатнулся, стал отряхиваться.
Хорошо, что у Боба нашлась такая отметина. Только больно уж мала — с коготок величиной.
Так и сидели возле будки Толя и Коля и всё гладили нас. Боб успокоился, зевнул, и вот он уже спит у Коли на руках. Мне тоже сладко дремалось, но я старался смотреть.
Хоть одним глазком. Сравнивал Толю и Колю. Лицом они точь-в-точь похожи и одеты одинаково.
— Я своего под майку…— сказал Коля, оттянул что-то на животе, как шкуру, и запихал туда Боба.
Хотел и Толя со мной так поступить, но вдруг расхохотался и стал показывать на Колин живот. Майка в том месте, где лежал Боб, сделалась мокрая-мокрая.
«Как мы их будем узнавать, кто мой, а кто не мой? — думал я.— Хвостов у них нет, нет и белого кончика на хвосте».
Мой правый глаз устал — на дворе так светло! Я закрыл правый, открыл левый, Какой большой двор! Сколько же можно было б поставить на нём таких будок, как наша? Верно больше, чем белых волосков у Боба на хвосте. А возле нас возвышалась и тянулась стена такой большой и высокой будки, что не хватало глаз, чтоб разглядеть всё сразу. Дом. В стене были и двери, только не круглые, как в нашей будке, и они закрывались крышкой. Может быть, в таких будках-домах живут люди? Только я это подумал, как дверь приоткрылась и оттуда выскочила наша мама, вкусно облизываясь.
— Пальма бежит. Клади обратно! — испугался Коля.
Нас быстренько положили в будку. Но чего было бояться? Мама у нас добрая, она не кусается, вот — приветливо машет хвостом.
Значит, собаки могут ходить в человеческий дом. А почему не хотят залезть к нам в будку Толя и Коля? Поместились бы, только надо им немного съёжиться. Пусть бы и они с нами пожили!
— Толя! Коля! Идите завтракать! — Послышался откуда-то со двора человеческий голос.— Мыть руки и есть!
— Папа зовёт! — встрепенулся Коля. Любил, вероятно, как и Боб, поесть.
А что такое папа? Или кто такой? То же, что и мама, или нет? Я стал передними лапами на Боба и выглянул из будки. Папа Коли и Толи стоял возле дверей в дом. Это тоже человек, только куда выше и больше, чем Толя и Коля. Значит, Толя и Коля ещё не настоящие люди, а дети. И вот чудо! Толя и Коля шли к папе на задних лапах, и папа стоял на задних лапах. Передние болтались сами по себе, они назывались руки. Зачем им эти руки, если они висят без дела? Хотя я уже знаю зачем. Ими можно брать за загривок лучше, чем зубами. Можно ими и по головке гладить.
И ещё я разглядел: на каждой руке у них много пальцев, и все — длинные.
НАС НАЧИНАЮТ ПУТАТЬ
Мама Пальма только просунула голову в будку — «Вы тут?» — и снова куда-то побежала. Она вернулась, когда Боб крепко спал. А я не спал, я только подрёмывал. Я ждал её, чтоб спросить: есть ли у нас папа?