– Давай ещё выпьем? Мне кажется, ты напряжён, – предложила она.
Они выпили. Он так и не находил слов, чувствуя себя мальчишкой на первом свидании. Тогда она сказала:
– А знаешь, Урсус, я готова поверить, что тебе очень много лет. Другой бы на твоём месте… Я не нравлюсь тебе?
Вопрос был задан с такой искренней обидой, что вместо ответа он поставил недопитый кубок, поднялся и протянул ей руку…
– Антоний, а чем ты занимаешься там у себя… где тебе много-много лет? – спросила она, лёжа головой на его груди.
– Уже ничем. Я на пенсии, – сказал он, трогая кончиками пальцев её плечо.
– А до пенсии? Ты был солдатом? Нет! Подожди, не отвечай. Я догадаюсь…
– Попробуй, – ему стало интересно.
– Никаким солдатом ты не был. Ты даже не убивал никого, – Орит остановилась, ожидая подтверждения.
– К своему стыду – да, – согласился он.
– Я это поняла, потому что ты не смог убить Агмона.
– Скорее не захотел, – поправил он её, но через секунду передумал. – Хотя ты права, пусть будет «не смог».
– Ты умный и нежный… Хорошо говоришь… Но при этом силен и дерёшься как лев… Я бы предположила, что ты греческий бог или по меньшей мере полубог. Но я не верю в греческих богов.
– А во что ты веришь?
– У самаритян своя религия, которой нет больше ни у кого. Поэтому нас отвергли иудеи.
– И, раз ты самаритянка, значит, должна ей следовать?
Он почувствовал, как она напряглась.
– Была бы я глупой, сказала бы: а как может быть по-другому? Но я понимаю, о чём ты… Только сейчас мы говорим не об этом. Я пытаюсь угадать, кто ты там в твоём воображаемом мире, если ты не забыл.
– Я помню. Хочешь, я облегчу тебе задачу? – Там я не дерусь как лев.
Она кивнула и продолжила тоном следователя.
– Тогда я бы могла подумать, что ты царь или правитель. Но ты произносишь слова «гладиатор» и «раб» с отвращением… словно сам факт существования этих понятий тебе неприятен. С таким отношением к рабовладению ты не можешь быть политиком.
Он хохотнул:
– Ты права. Никакой я не политик. Больше скажу. Терпеть не могу этих тварей!
– Тогда остаётся одно из двух, – она даже села. – Ты либо поэт, либо учёный.
– А почему не всё вместе?
– Ну нет… Так не бывает. Разве что Эратосфен… Но он просто пытался облечь свои научные труды в поэтическую форму, – она процитировала заунывно:
Кошмар! Помнишь?
Он помотал головой.
– Ну вот ты и выдал себя своим невежеством! – она торжествовала. – Никакой ты не поэт. Ты учёный… Математик!
Он тоже сел и вытаращился на неё.
– Как ты поняла, что именно математик?
– А я всё про тебя знаю, – сказала она серьёзно и, насладившись его изумлением, засмеялась. – Математика – мать наук! Каждый учёный мнит себя математиком.
Орит спала, прижавшись к нему, а он думал о том, что это иллюзорное существование, пожалуй, гораздо ярче и увлекательнее жизни настоящей. То, что Антон Сергеевич когда-то испытывал со своей женой, не шло ни в какое сравнение с опытом этой ночи. По его телу до сих пор бродили волны блаженства. Передозировка эндорфина.
После того, как его настоящая жизнь закончилась в той арке под акведуком, произошло множество событий. Несмотря на то, что в реальной жизни подобного, конечно же, произойти не могло, Антон Сергеевич ощущал себя по-настоящему живым, а окружающий его мир самым реальным.
Когда комната начала наполняться солнечным светом, в дверь тихо постучали.
VII.
Когда Урсуса разбудили в его каморке при дворе ланисты, чтобы вести на ипподром, светило прошло уже половину своего пути по небу. Ночью ему было не до еды, и он жадно проглотил скудный завтрак – ланиста был верен своей методе и не перекармливал гладиаторов перед боем.
В загоне под трибунами гладиаторы весело приветствовали его криками и хохотом:
– Эй Урсус, ты показал ей свой гладиус?
– Да какой там гладиус? Там кинжал-пугио!
– Она молила тебя о пощаде? Сколько раз ты вспорол ей брюхо?
– А ну захлопните пасти, дети шлюх! – зарычал на них Хаган. Он подошёл к Урсусу, положил руку ему на плечо и проникновенно сказал, обводя взглядом притихших коллег. – Они завидуют, не обижайся на них… У меня тоже была непростая ночь, друг. Мы с тобой работаем на нашего доброго хозяина и днём, и ночью, в отличие от этих ленивых бездельников.
А Урсус и не думал обижаться, его совсем не коробило от их грубого юмора. Он чувствовал себя своим в доску с этими суровыми, простыми парнями и понимал, что для них такого рода приключение сродни гигиенической процедуре. Они как будто пожелали ему «С лёгким паром!» после бани. Некое подобие такого единения с коллегами Антон Сергеевич ощущал когда-то в своей лаборатории, но разве могло оно сравниться с настоящим боевым братством, с тем, чтобы изо дня в день плечом к плечу рисковать жизнью?!
Все смотрели на него и ждали. Ему захотелось ответить им чем-нибудь в духе Хагана. Он громко произнёс, как бы обращаясь к гиганту:
– Конечно завидуют! Мы с тобой поработали тем, чем не придётся сегодня драться, а этим бедолагам будет нелегко удержать оружие в натёртых ладонях.
Его снова выставили против ретиария, но из другой школы. Он и в подмётки не годился Агмону, и Урсус с трудом удерживался, чтобы не уработать его слишком быстро. Нужно было дать ему возможность показать себя хорошим бойцом, иначе вердикт ипподрома мог бы быть слишком суров.
Убивать Антон Сергеевич не хотел ещё больше, чем раньше. После ночи с Орит он уже не чувствовал разницы между реальностью и иллюзией и даже перестал отгонять мысль, что вся предыдущая жизнь ему привиделось. «Дали по башке, здесь это не проблема – по башке получить, – думал Урсус, уклоняясь от трезубца, – вот и стряхнулось там что-то…» А если нет разницы в восприятии действительности, значит в моральном аспекте виртуальное убийство ничем не отличается от убийства реального.
В итоге поверженного ретиария пожалели, а Урсус покинул арену даже не вспотев. Благо он дрался уже под вечер и приятный ветерок с запахом моря хорошо освежал. Тем, кто выходил на арену раньше, приходилось солоно.
На вечернем пиру он стал клевать носом и рано ушёл спать.
На третий день противником Урсуса должен был стать известный на всю Империю рудиарий10 по прозвищу Испанская Пантера, Пардус. Прославленный гладиатор, которому за необычайные доблесть и мастерство даровал свободу император Тиберий. С тех пор уже более десяти лет он путешествовал по необъятным владениям Рима, участвуя только в значимых играх. Он сам выбирал себе противников, как правило – из числа фаворитов и каждый раз устраивал незабываемое зрелище, которое неизменно оканчивалось его триумфом.
Гней приказал привести к себе Урсуса, как только тот позавтракает.
– Изначально Пардус хотел драться с Хаганом, но увидев твои поединки, передумал, – сказал ланиста без радости. – У тебя редкий бойцовский талант, но поверь, Медведю далеко до Пантеры. Помимо таланта за ним огромный опыт. Учти, этот бой может стать для тебя последним, если ты, ленивый бездельник, не расстараешься как следует…
Пардус был снаряжён как самый обычный императорский легионер: прямоугольный щит «скутум», пластинчатый доспех, стандартный армейский шлем без забрала – защите лица он предпочёл свободный обзор. И гладиус, который был чуть тоньше, но длиннее обычного. Когда он вышел на арену, ипподром зашёлся от восторга. Особенно ликовали представители регулярной армии в красных плащах на центральной трибуне – они считали Пардуса своим делегатом.
10
Рудиарий – гладиаторы, получившие свободу и награждённые деревянным мечом-рудиусом в качестве символа свободы.