– Ну как. Вам уже легче?
– О да, милая. Этой снеди, конечно, далеко до той, которую подают рабам у доброго хозяина, но голод она все-таки утоляет… А вот вино – совсем дрянь! – Урсус толкнул пустую бутылку пальцем, та упала и покатилась к краю стола.
– Антон Сергеевич, что вы? – воскликнула Стейси. Она успела подхватить бутылку и поставила её подальше от бывшего гладиатора. Стоявшая у стойки бара официантка подошла к их столику и подозрительно посмотрела на подгулявшего деда. Потом на иврите спросила о чем-то его спутницу. Стейси что-то ответила успокаивающим тоном, Антон Сергеевич различил лишь одно знакомое слово «хэшбон»18. Официантка кивнула и удалилась, прихватив бутылку от греха подальше.
Когда психолог снова посмотрела на него, Антон Сергеевич уже собрался и сидел ровно.
– Стейси-Стейси, – произнёс он, как будто пробуя имя на вкус. – Это от «Анестейжа»?
– Нет. Стейси – полное имя.
– В любом случае от «Анастасия». Настя, а почему вы носите английское имя?
– Скорее американское, – поправила она. – Потому что слово «воскрешение» на иврите звучит неблагозвучно, а именно так переводится «анастасис» с греческого…
– Разве? Я думал ан-эстезия – отсутствие чувств, – перебил её Антон Сергеевич. – Отсюда «анестезиология». Нет?
– Сами подумайте, – она усмехнулась, – кто же будет называть своего ребёнка «отсутствие чувств»?
– Пожалуй, вы правы, Настенька, – по-стариковски сфамильярничал он.
– И тем не менее, я попрошу вас называть меня Стейси, – напряглась женщина.
– Хорошо, хорошо. Как скажите, – поспешил согласиться Антон Сергеевич. – Но почему же непременно не по-русски?
– Здесь не любят русских, – отрезала Стейси. – Да и какая я русская? У меня мама – еврейка.
– А американцев кто любит? Во всём мире их терпеть не могут…
– Вот и видно, что вы тут недавно, Антон Сергеевич, – улыбнулась она. – В Израиле американцев обожают.
Он лишь покивал, потому что задумался о том, что в Древней Иудее, которую воспринимал, как игру воображения, без колебаний назвался на римский манер для того, чтобы легче адаптироваться. Однако же здесь, в реальном мире, когда ему предлагали стать Натаном, не захотел…
– Интересно, что же вам приснилось… – она заглянула в глаза своему подопечному.
– Так я все-таки спал? – оживился он.
– Не совсем… – женщина постучала ногтями по столу. – Давайте поступим так. Вам теперь нужно поспать по-настоящему. А завтра в девять я пришлю за вами машину, вас доставят в наш тель-авивский офис, и там я вам все объясню.
– Но… – хотел было возразить Антон Сергеевич.
– Пожалуйста, наберитесь терпения, – твёрдо остановила его Стейси. – Не все сразу. На сегодня с вас уже хватит впечатлений. Но заклинаю вас, поверьте, что переживать вам не о чем. Всё у вас будет хо-ро-шо, – последние слова она произнесла нараспев, как будто гипнотизируя его.
Когда официантка принесла счёт, Антон Сергеевич отобрал его у Стейси и оплатил сам.
Выйдя из ресторана он огляделся и понял, что как раз на этом месте находился гарнизон конной турмы легиона «Фретензис», которым некогда командовал декурион Тиберий Порциус. Ещё он сумел разглядеть в темноте очертания того, что осталось от северных ворот ипподрома, на песке которого почти две тысячи лет назад провёл он самые яркие моменты в своей жизни.
Стейси завезла его домой. По дороге они не разговаривали. Антону Сергеевичу было не до разговоров. Он осознал с горечью, что ему снова придётся мириться с телесной дряхлостью. А ещё его неприятно поразило то, он совершенно не помнит латинский – только нескольких расхожих пословиц…
Придя домой он лёг спать не сразу. Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, полез во всемирную паутину и убедился, что в истории человечества все осталось так же, как и было до его «путешествия» в Древнюю Иудею. «Эффекта бабочки» не получилось…
Понтий Пилат не был обезглавлен взбунтовавшимися гладиаторами, и след его все так же терялся после того, как проштрафившегося прокуратора отозвали в Рим. Самыми распространёнными языками в Древней Иудее были арамейский и греческий, а никакая не латынь. Игра в шашки не была придумана во времена Христа. А «Гаудеамус» и вовсе был сочинён уже в средние века…
К девяти Антон Сергеевич был уже готов. Его разбирало любопытство: что же может сообщить ему психолог? Она, как будто, была в курсе того, какое «приключение» ему пришлось пережить во сне…
Водитель очень плохо говорил по-английски, но Антону Сергеевичу все-таки удалось выведать название центра, которое он вчера не запомнил. Он вбил его в поисковик в телефоне, и… как будто полетел на качелях вниз. Фабиола оказалась знатной римлянкой, которая в четвёртом веке содержала приюты для неизлечимо больных.
Офис «Фабиолы» размещался в одном из корпусов клиники, в которой ему делали операцию. Это насторожило его ещё больше.
Водитель проводил Антона Сергеевича к кабинету психолога. Стейси не заставила его долго ждать. Он всего минут пять поёрзал в кресле в коридоре, изводя себя мрачными догадками, до того, как она открыла дверь и пригласила войти.
– Немедленно объясните мне, что происходит! – потребовал он, не поздоровавшись.
– Здравствуйте, Антон Сергеевич, – спокойно приветствовала его Стейси. – Располагайтесь на кушетке, пожалуйста.
– К чёрту ваши кушетки, – проворчал посетитель себе под нос, но на кушетку сел. На край.
– Хотите воды? Или кофе? Чай?
– Потом. Не знаю… – продолжал сердится он, но сглотнув сухую слюну, согласился. – Воды можно.
Стейси встала, обнаружив неплохую фигуру и высокий рост. Он поймал себя на том, что по инерции оценивает её как мужчина…
Она вышла из кабинета, но на пороге задержалась и произнесла:
– Антон Сергеевич, вам надо успокоиться, иначе разговор у нас не получится.
Когда через минуту психолог вернулась с двумя пластиковыми стаканчиками, он возлежал на кушетке в древнеримской позе.
– Так гораздо лучше, – улыбнулась женщина, подавая ему воду. Потом села в кресло напротив его ложа.
– На самом деле, у меня хорошие новости для вас, – сказала она, сделав микроскопический глоток из своего стаканчика. – Вам просто надо набраться терпения и дослушать меня до конца.
– Да-да, я слушаю, – нетерпеливо пробормотал пациент.
То, что поведала психолог повергло её подопечного в состояние глубокого ступора. Когда она закончила, Антон Сергеевич долго молчал, потом с трудом разлепив вновь пересохшие губы, попросил ещё воды.
– С вами все хорошо? – спросила Стейси, озабоченно заглядывая в его посеревшее лицо.
Он не ответил.
Женщина вышла.
Оказалось, что, отпилив крышку черепа и раздвинув нервную ткань, хирургическая бригада во главе с местным светилом нейроонкологии обнаружила, что глиобластома пронизала белое вещество левого полушария мозга слишком глубоко, и полностью удалить её решительно невозможно без опасности критично нарушить когнитивные и двигательные функции или вовсе убить пациента. Светило вырезало всё, что смогло, чтобы снизить внутричерепное давление, и пришло к выводу о необходимости паллиативного чипирования. В «Фабиолу» сообщили об инициации протокола «Лалаби». Нейрочип был немедленно доставлен в операционную и успешно интегрирован в мозг пациента.
Нейрочип «Лалаби» выполняет несколько функций. Во-первых, частоты, испускаемые им, несколько замедляют деление раковых клеток. Во-вторых, в случае появления болевого синдрома, чип генерирует электрические разряды, способные полностью отключить нервные узлы в гипоталамусе, отвечающие за эмоциональную окраску ощущений. Пациент будет чувствовать боль, но не будет испытывать страданий при этом.
И наконец, главное: импульсно раздражая область «голубого пятна» в стволе мозга, а также нервные ядра в среднем и продолговатом мозге, нейрочип может растянуть фазу быстрого сна до нескольких часов, тогда как в норме она длится около десяти минут. Эта та самая фаза, в которой наблюдается наибольшая электрическая активность мозга, потому что именно во время неё спящий видит сны. Параллельно чип воздействует на гиппокамп и гипоталамус, делая сновидения яркими, натуралистичными по форме и позитивными по содержанию.