Я решил, когда у меня появятся деньги, положу в шапку старухи на картонке какую-нибудь приличную сумму, чтобы успокоить совесть, а может, подам и этому матерщиннику. И добавлю что-то из тех текстов, которыми обкладывал он меня. Но на это я вряд ли решусь: все ж таки старик, а я как бы интеллигент. Однако больше всего привлекал мое внимание странный мужик, сутулый, тощий, который чуть не каждый день стоял с детской дудкой и выдувал одни и те же бессмысленные звуки, привлекая к себе внимание. Он был совсем не старый, физических недостатков, которые вызвали бы жалость, не заметно, и подавали ему мало. Он стоял в не самом удобном месте, там было темновато, и как будто нарочно подальше от потока людей. Лицо его рассмотреть не удавалось: стоял, наклонив голову, сутулясь, и только дудка да старая раскрытая сумка на земле говорили, что собирает подаяние. Что-то знакомое чудилось мне в его фигуре. Проходя мимо, я вглядывался в лицо, но голова всегда была опущена и лицо закрывала кепка с большим козырьком. Разглядеть как следует не удавалось. И все же я когда-то встречал его. Как-то даже протянул ему приличную купюру в расчете на то, что отставит свою дудку и взглянет на меня, но он лишь кивнул, не поднимая головы, и продолжал пиликать. Что за человек, что привело его сюда с дудкой?
А как-то мы с Катей шли мимо него, правда, он поменял место и теперь стоял на свету, у выхода из метро, она вдруг остановилась.
— Боже, — произнесла, — как он похож на тебя.
Похож на меня?.. Неужели я так жалко выгляжу в ее глазах?
Меня это сильно заинтересовало. Несколько дней спустя я подошел к нему.
— Привет, — сказал вполголоса, так, будто мы знакомы и даже дружны.
Я остановился так близко, что ему ничего не оставалось, как опустить свою дудку, поднять, наконец, глаза и ответить.
— Здрасс.
— Я тебе никого не напоминаю?
Он, конечно, был сильно смущен, даже испуган. Шагнул бы назад, подальше от меня, но позади стена, некуда, поэтому просто отвернул голову и глядел искоса, настороженно, словно ожидая какой-нибудь мерзейшей пакости.
— Мы с тобой не встречались раньше? Кажется мне, будто встречались. Все хожу и смотрю на тебя. А кое-кто говорит, что похожи. — Он не отвечал, но смотрел и слушал внимательно. — Тоже потерял работу? — продолжал я. — Но и здесь не заработок. Да и место ты выбрал неважное, все идут мимо. Вон там, на выходе, лучше. Или со стороны сквера. Попробуй. Это же надо! Довели людей. Пора новую революцию делать!
Лицо его становилось все более смущенным, даже виноватым. Нет, нисколько он не был похож на меня. Сильно оттопыренные уши, тонкая и тощая шея, глаза у переносицы. Вот разве нос с горбинкой и ямочка на подбородке.
— Пошел на хер, — вдруг громко произнес он.
Я и отправился. Больше его не видел.
Антисемиты, понятное дело, бывают разные. Есть такие, что пытаются определиться, вывести какой-то принцип: вот эти то-то, а эти — то. С этими можно жить, честные, а те — себе на уме. Но есть вроде моего автомобильного мастера, который всех неугодных ему людей, особенно политиков, считает, во-первых, ворами и позорными миллионерами, во-вторых, евреями, начиная от Горбачева до Обамы (Буша, Ельцина, Клинтона и вообще всех президентов, как русских, так и американских). «Обама — негр!» — говорю я ему. Пренебрежительно машет рукой, дескать, знаем мы таких негров. «Я кому хочешь правду скажу», — говорит. Впрочем, и он делает исключения: если еврей не бизнесмен, не начальник, а рядовой человек — это иное дело.
— Вот, к примеру, с тобой можно жить.
Между прочим, он офицер, отслужил в армии, в ракетных войсках, двадцать пять лет и вышел в отставку в звании майора, тогда как его сослуживцы — полковники и подполковники. «А что ты хотел?» — криво усмехается он. Дескать, кругом евреи!
— Я бы на твоем месте свой бизнес завел, — сказал он при очередной встрече.
— Торговлю? Не люблю я этого.
— Почему — торговлю? СТО устроить.
— СТО? Знаешь, какие деньги нужны на помещение, оборудование? Спроси у своего начальника.
— Все окупится, главное начать.
— Нет у меня денег!
— Есть, есть.
— Почему ты так уверен? Мне с тобой рассчитаться проблема.