— Если малика примет немного опиума, ей полегчает. Слово «опиум» до этого я даже не слышала. Но без долгих
раздумий я велела приготовить мне его. Евнух отправился за опиумом и вернулся с плешивым мальчиком восьми-девяти лет. На нем была грязная, рваная одежда, а какого цвета была залитая маковым соком рубашка — узнать было невозможно. Я не знала, зачем евнух привел его сюда. При виде тестообразного вещества меня затошнило, и я поругала евнуха. Евнух улыбнулся и сказал:
— Успокойтесь. Нехорошо на божий люд взирать таким неприязненным взглядом.
— Эй, такой-то,— продолжала малика,— видимо, такова уж была моя судьба, что слова евнуха возымели на меня действие. Принесли чаши, и евнух, как заправский виночерпий, налил опиум и напоил девушек. По их настоянию я тоже выпила немного. Прошло некоторое время, опиум поднял настроение, утолил желание, и я избавилась, наконец, от головной боли. В это время во дворе служанки стали зло шутить и играть с тем плешивым мальчиком, и он стал кричать.
Я сказала:
— Что за беспорядки? Кто там кричит? Евнух ответил мне:
— Это тот плешивый мальчик-шут.
— Что он понимает в шутовстве в свои малые годы? Евнух ответил:
— Пусть будет долгой твоя жизнь! Этот незаконнорожденный неизменный наш соучастник и собеседник в ежедневных наших дружеских встречах в опиекурильне.
— Приведи-ка его. Я посмотрю на него,— сказала я.
Евнух приволок его и начал подшучивать над ним. Он же приятным детским языком зло отвечал, дерзил ему, говорил неприятности и передразнивал его. Я от души смеялась над этим и наконец велела наполнить его кувшин из-под опиума монетами и установила каждый день приносить опиум. Ежедневно он приносил опиум, заигрывал и шутил с евнухом и нянюшкой, смешил и развлекал меня, за что я наполняла его кувшин золотом. Когда прошло время поста, я опять принялась пить вино, но меня тянуло к опиуму и к беседам с тем плешивым мальчиком, и я велела ему, как и прежде, приносить опиум.
Так провели мы шесть месяцев. Плешивец был нашим постоянным собеседником. Иногда мы и ему давали вино. Но оставались неизменными на нем его старая одежда и войлочная шапка. Я думала, что деньги, которые я ему давала, уходят на опиум и ему ничего не остается, чтобы купить себе одежду. Поэтому я велела после этого наполнять его кувшин только золотом. Прошли еще шесть месяцев. Все продолжалось по-прежнему, и одежда его не менялась.
Однажды я сказала ему:
— Почему ты не сменишь одежду? Что ты сделал с деньгами и золотом, которые дали тебе мои доверенные люди?
Он заплакал и сказал:
— Я — несчастный и одинокий сирота. Меня нанял на работу мой мастер. Он кормит меня и дает в год один золотой. Все, что я зарабатываю за день, я отдаю ему.
Скаредность и жестокость того негодяя, заполучившего с помощью этого ребенка большое богатство, возмутили меня. Это тот самый меняла, от которого ты принес блюдо золота. Я сказала плешивцу:
— Ты сможешь сам готовить опиум и приносить мне?
Он с радостью на это согласился. Ему приобрели все необходимые принадлежности для приготовления опиума, его самого отмыли, надели на него роскошную одежду, вылечили голову. Таким образом, очистившись от грязи, он превратился в красивого и сладкоречивого подростка. Постепенно он взрослел и стал ухоженным стройным юношей, и без его общества мы уже не представляли свою жизнь. И дело дошло до того, что желание видеть его стало мечтой моих очей, и повелитель любви к нему нашел приют в моем сердце. Если минуту не видела его, сердце начинало колотиться, я бледнела. Мои собеседницы по моему состоянию догадались о моей любви.
Когда бледнеют щеки, сердце бьется —
Любовь на поруганье остается.
Три года я страдала от любви к нему, под разными предлогами после разлуки искала встречи с ним. Через три года няня посоветовала, чтобы он при людях больше не входил в гарем и не подавал этим повода людским толкам. Нужно было наши встречи скрывать от людей. Поэтому решили поручить ему такие виды услуг, под предлогом которых он мог бы войти в число доверенных дворцовых людей. Решив так, я велела на две тысячи туманов купить ему тканей и открыть для него на перекрестке дорог большую лавку, и ради меня ему делали во всем снисхождение.
Затем по соседству с гаремом ему купила я двор, подарила слуг и служанок. В тайне от людей от моего сада к его двору я велела прорыть подземный ход. Каждую ночь по тому ходу я вызывала его к себе и до самого утра была его собеседницей и возлюбленной. В одну из ночей я увидела отраду моей души хмурым и не в настроении. Я спросила о причине этого.