Двор, на котором находилась ферма, был куда больше тех, через какие Михаилу Георгиевичу уже довелось пройти: кажется, мы упоминали, что некогда здесь находились сад и огород. От них давным-давно ничего не осталось: только пара старых одичавших вишен и не менее старая и тоже одичавшая яблоня с приземистым стволом, разделявшимся надвое почти у самого корня — верный признак того, что когда-то дичок победил и тоже пошел в рост. И хотя и сада, и огорода давно и след простыл, двор оставался незастроенным: прежде здесь разгружались и загружались многочисленные фургоны, приезжавшие на склад, а позже, когда участок перешел к домовладению Ямщиковой, было решено оставить всё «как есть». Несмотря на разнообразные предложения застройщика, новые владельцы застраивать двор не стали. Вероятно, это было своего рода стратегическим решением — сохранять свободной под непредвиденные нужды землю.
Обширность двора создавала в нем отличный от других дворов микроклимат. Если по соседству царила тишь, выдавая бушевавшую за стенами бурю только сыпавшейся с неба ледяною крошкой, то здесь опять ощущались порывы штормового ветра — пусть и не в такой же мере, как на линии или проспекте.
Выйдя на открытое пространство, дворник и Михаил Георгиевич получили по лицам секущие заряды и пригнулись. Они ускорили шаг и почти бегом пересекли двор, оказавшись перед уже упоминавшейся нами постройкой: в ней располагалась молочная ферма Петра Васильевича.
Постройка имела два неравных по высоте этажа: более высокий первый и низкий, почти мансардный, — второй. В окнах первого света не было. Точнее, виднелись только слабые огоньки дежурного освещения — красноватые, так как свет проходил через окрашенные колбы ламп. Окна второго этажа, больше похожие на люкарны, тоже почти все казались темными и безжизненными. И только два из них были ярко освещены.
— Квартира Петра Васильевича, — пояснил, перекрывая шум ветра, дворник.
— Он нас услышит?
— Здесь — электричество! — горделиво ответил дворник. — В квартиру проведен звонок… да вот он!
Дворник нажал на кнопку.
Как понимает читатель, во время описываемых нами событий переговорных устройств — наподобие всем нам известных домофонов — еще не существовало. Поэтому прошла минута, затем — другая, и только после этого из-за двери, находившейся подле огромных ворот, послышался осторожный вопрос:
— Кто?
— Петр Васильевич! — дворник для убедительности еще и постучал по створке. — Это я, Константин! Старший из первого корпуса Ямщиковой. Откройте!
Дверь отворилась.
В слабо — всё теми же дежурными огоньками — освещенном проеме собственной своею персоной появился Пётр Васильевич. Выглядел он усталым и раздраженным, но, возможно, это было только иллюзией, рожденной тенями при недостаточном свете. Во всяком случае, в голосе Петра Васильевича, узнавшего дворника, раздражения не было. Впрочем, как и усталости. Наоборот: заметив рядом с дворником незнакомого господина, Пётр Васильевич очень даже бодро поинтересовался:
— А это еще кто?
— Врач!
Пётр Васильевич отшатнулся:
— С ума сошел? Зачем ты его привел?
Михаил Георгиевич шагнул вперед:
— Прошу прощения, — начал он, дотронувшись рукой до мерлушковой шапки, — но я…
— Он, — подхватил, перебивая, дворник, — другой. Не из этих. Он — наш!
— Наш?
— Я, — представился Михаил Георгиевич, — в полиции служу. Здесь же, в Васильевской части. Шонин моя фамилия.
— Так вы — полицейский врач? — уточнил управляющий.
— Да, — ответил Михаил Георгиевич.
Управляющий заметно расслабился, но сам собою напрашивавшийся вопрос все-таки задал:
— И что вас ко мне привело? Служба или как?
— Скорее — «как» …
— Пёсик у него, — опять вмешался дворник, — Линеар…
— Линеар?! — опешил Петр Васильевич.
— Имя такое, — пояснил Михаил Георгиевич.
Петр Васильевич всмотрелся в окружавший дворника и доктора сумрак, даже — быстро, правда, отвернув лицо — на небо бросил взгляд: уж не там ли скрывался Линеар? И удивленно спросил:
— Где же он?
— Здесь, — ответил Михаил Георгиевич и, как давеча перед дворником, отвернул воротник пальто.
И на этот раз, как и прежде, из-за отворота немедленно показалась недовольно сопевшая мордочка.
— Ух ты! — одновременно и восхитился, и умилился Петр Васильевич. — Проходите!
Михаил Георгиевич и дворник вошли на ферму.
Петр Васильевич запер за ними и за собою дверь и, обогнав, повел их к уже знакомой нам административной части, отделенной от производственной стеклянной перегородкой. По пути он расспрашивал Михаила Георгиевича о всяких разностях, а попросту — вызнавал историю находки Линеара и причину, заставившую доктора явиться сюда. Михаил Георгиевич рассказывал и отвечал на вопросы без всякой утайки, чем окончательно успокоил управляющего: Василий Петрович любил животных и к тем, кто также любил их, недоверия не испытывал.