Боль была сильной, подняться самостоятельно Анастасия Ильинична не смогла, но к ней на подмогу тут же пришли прохожие. Однако и с помощью прохожих нечего было и думать, чтобы продолжить путь: пришлось затребовать карету скорой помощи[45].
На путь по непогоде — шторм усиливался с каждой минутой — карете потребовалось немало времени: Анастасия Ильинична и оставшийся при ней какой-то особенно сердобольный прохожий провели это время в находившейся тут же кондитерской. Анастасия Ильинична, морщась и охая, успела выпить три чашечки кофе, а ее спутник — целых пять. Когда же, наконец, карета прибыла, выяснилось, что дежурный брат милосердия не очень-то разбирался именно в вывихах, ушибах, переломах и растяжениях. Охая и ахая не меньше Анастасии Ильиничны, он, сначала пытаясь поставить диагноз, а затем и принять лечебные меры, признался: будучи студентом из медицинского, он отбывал наказание — профессор пригрозил ему немедленным отчислением, если нерадивый студент («Вообще-то я увлекаюсь химией, химия — вот мой конек!») не подтянется если уж не в теории, так хотя бы на практике. В общем, возня оказалась долгой, болезненной — для Анастасии Ильиничны в прямом смысле, а для студента в смысле уязвленного самолюбия — и никак не способствовавшей умиротворению.
Анастасия Ильинична рвала и метала, метала и рвала! Если у нее и случались такие дни, в которые она одаряла мужчин особенно крепкими проклятиями — практически без стеснения в выражениях, — то вечер описываемого нами выдался именно таким. Сердобольный прохожий, услышав посыпавшиеся с уст Анастасии Ильиничны ругательства, немедленно сбежал. А брат милосердия — нерадивый студент и, возможно, будущий Менделеев — растерялся вконец, разнервничался и стал совсем уж неловким в движениях. От этого его действия окончательно стали похожими больше на пытку, нежели на врачебную помощь, что привело Анастасию Ильиничну в полное бешенство.
Когда процедура завершилась, оба — Анастасия Ильинична и брат милосердия — являли собою полные противоположности. Анастасия Ильинична была смертельно бледна, брат милосердия — красен подобно вареному раку. Лицо Анастасии Ильиничны выражало беспредельную муку в сочетании с таким же беспредельным презрением, лицо брата милосердия — раскаяние в сочетании с угрюмой, насупленной злостью. Нечего и говорить, что пациентка и студент расстались в сильно расстроенных чувствах и очень друг другом недовольными. Анастасия Ильинична пригрозила подать на брата милосердия жалобу. Брат милосердия — в сердцах и не очень отдавая себе отчет о последствиях — посоветовал Анастасии Ильиничне поскорее свернуть себе шею:
«Шею лечить не придется, всё закончится тут же!» — буркнул брат милосердия, собирая в большинстве своем оказавшиеся ненужными инструменты.
«Хам!» — немедленно ответила Анастасия Ильинична и попыталась подняться.
На этот раз подняться самостоятельно ей удалось. Несмотря на всё еще терзавшую её боль, она доковыляла до выхода из кондитерской, но потом попросила костыль или палку. Костыля в кондитерской не нашлось, а вот палку — удобную и увесистую трость — владелица магазина ей одолжила: эта трость, как пояснила она, осталась от ее покойного мужа. Анастасия Ильинична трость взяла, пообещала ее вернуть при первой же возможности и, хромая, вышла восвояси.
Таким образом, хотя именно Анастасия Ильинична из всех — за исключением инспектора и вдовы — действующих лиц нашего рассказа ближе всего находилась к ферме в тот миг, когда с нее понесся душераздирающий вой, она же и явилась последней.
— Так я и знала, что это здесь! — заявила она с порога, глядя не столько на собравшуюся у фермы толпу обывателей, сколько на Лидию Захаровну и полицейских. — Нетрудно было догадаться!
Коротко о палках и травмах
Эта главка совсем невелика: описанные в ней события произошли не только бурно, но и стремительно. В сущности, было бы можно вообще не выделять их в отдельную главу, дописав к предыдущей, тем более что основным действующим лицом и в этих событиях оставалась всё та же Анастасия Ильинична. Но соображения, если позволите, театральщины заставили нас сделать такую разбивку.
Итак, Анастасия Ильинична — страшно злая, но еще больше того взволнованная представлявшимися в ее воображении ужасами — прямо с порога ринулась в бой. Несмотря на то, что еще утром она сама находилась в сговоре с владелицей фермы, Анастасия Ильинична ни на минуту не потеряла приоритетов: выбирая из необходимости сохранить верность давешней союзнице в какой-то не очень красивой афере и неотложной нужды встать на защиту мучимого животного, она, разумеется, выбрала второе.
45
Ко времени описываемых событий в Петербурге была учреждена сеть так называемых «санитарных станций для подачи первоначальной помощи в несчастных случаях». Всего станций было пять: в Спасской, Нарвской, Васильевской, Московской и Шлиссельбургской полицейских частях. Каждая из станций имела свой собственный телефон, но вызвать помощь можно было и через центральную: по единому, как сказали бы сейчас, справочному телефону. Кроме того, ряд «общественных» телефонных аппаратов (в магазинах, театрах, на вокзалах, а порою и просто в многоквартирных домах) были обозначены особенным образом: возле ворот дома или двери заведения, телефоном которого для вызова помощи мог воспользоваться любой, вешалась белая, с синей каймою, доска. На доске было крупно написано: «Вызов первой помощи, телефон». Сама помощь «приезжала» на прекрасно для того времени оборудованных каретах типа ландо: с электрическим освещением, с полным набором необходимых инструментов и материалов, с носилками и т. п. Если возникала необходимость, пострадавшего доставляли в больницу. Но в некоторых случаях (те же ушибы, например) помощь могла быть оказана и на месте.