Фёдор фыркнул и расхохотался, обнажив гигантские зубы:
— Нет, конечно! У драконов своя магия. Нам необязательно вступать в контакт с другими существами, чтобы понять, что они чувствуют или даже думают. Страх, сомнение, радость, гордость, восторг или тоска — это все считывается итак.
— А не скучновато быть драконом? Все про все знаешь, даже и разговаривать незачем, — скорчила я недовольную гримасу.
— Ну-у, это ведь верхушка айсберга, — туманно протянул Фёдор. — Подробностей мы не знаем.
— И на том спасибо — усмехаюсь я. — Есть новости от Волшебника?
Фёдор вздыхает:
— Тишина. В Рождество, как он и обещал, меня навестил старейшина, мы отправились на границу — проверить, как дела у грумсов. Внешне всё спокойно, поэтому я вернулся домой. Но Старейшина считает, что надо за ними приглядывать.
— Кто такие грумсы?
— О, это весьма забавный народ, я расскажу тебе как-нибудь, но сейчас, — он поглядел на небо, — мне пора кормить кота, иначе он опять напакостит дома. Ох, и вредные животные!
Фёдор протянул мне пустую чашку.
— Спасибо за кофе. И не грусти. А то в следующий раз я привезу тебе своего кота!
Он подмигнул мне, расправил крылья, аккуратно выбрался на карниз и мгновенно исчез, не успела я и глазом моргнуть — на небе ни тени, только большая бледная луна.
Глава четвёртая, в которой Фёдор получает вести от грумсов
Кот почесал за ухом и уставился на хозяина долгим немигающим взглядом янтарно-жёлтых глаз. Прошла минута, и никакой реакции. Кот обошёл хозяина кругом, как бы невзначай задев его длинным пушистым хвостом, вальяжно потянулся, нарочито широко зевнул и вновь вперил в хозяина взгляд. И ничего. От такой наглости кот возмущённо чихнул.
— Будь здоров, — сказал дракон Федор, не отрывая взгляда от письма и водя по нему когтистой лапой.
— Вот это дерзость! — воскликнул кот, получилось протяжное «мяу», и Фёдор, наконец, опустил письмо, поднялся с дивана и направился к холодильнику. Достал большой кувшин с молоком и налил в миску кота, так и не глядя в его сторону. Потом вынул из шкафа кастрюльку, рассеянно высыпал в неё пол-пачки кофе и поставил на плиту. Через несколько секунд раздалось неприятное шипение и по кухне разнесся запах горелого. Кот сморщил нос.
Дракон Федор оглянулся на плиту и понял, что забыл налить в кофе воду. Выругался.
— Ох уж мне эти грумсы, — сердито воскликнул он и принялся оттирать дно кастрюли жесткой щёткой. — Никогда не скажут прямо, что происходит, а в этих их витиеватых предложениях о неблагоприятном расположении звёзд на небе черт ногу сломит. Неужели нельзя сказать по-человечески?! — он обернулся на кота, будто тот мог ему ответить.
Вообще-то кот мог, но снисходить до этого не считал нужным, не сегодня. Зато был явно доволен, что хозяин, наконец, обратил на него внимание, а потому изобразил живую заинтересованность.
— Да ведь они не совсем люди, — Фёдор удручённо опустил кастрюлю в раковину.
Кот махнул хвостом и направился к миске с молоком. Грумса он видел один раз в жизни и не мог в точности сказать, человек он или нет. Людей кот считал весьма уродливыми созданиями и не понимал, почему всех существ нужно сравнивать с ними. По его, кота, мнению, самые красивые и высокоразвитые на свете, конечно, коты.
А грумсы — ну мохнатые, ходят на задних лапах, бормочут низким голосом. Хорошего в них только то, что они охраняют границу от врагов — кот знал это по рассказам Фёдора. Вот и молодцы, — подумал кот, слизывая молоко с мягкой чёрной лапы, — нам тут враги ни к чему.
Глава пятая, в которой старый грумс чует неладное
В то утро Брыкун проснулся в дурном настроении — ему приснился скверный сон, но ни сути, ни деталей он не мог вспомнить, и от этого сердился ещё больше.
— Бычье ухо, крылья жужелицы, кора дуба, — бормотал он, стоя возле старой печки и помешивая в котле здоровенной поварёшкой.
Он всегда варил какое-нибудь замысловатое зелье утром, если ночной сон не давал ему покоя. Казалось, пар, поднимавшийся от котла, вытеснял туманные образы из снов, прогонял их обратно в небытие, не давая воплотиться в жизнь.
Брыкун был самый древний из грумсов, сгорбленный и покрытый густым ковром мохнатой седой шерсти. Брыкун — это, конечно, было его не настоящее имя — при рождении мать нарекла его Бориандр восьмой. Но в племени его с малых лет стали звать Брыкуном за вздорный характер и странную привычку трясти головой, как непослушная лошадь — он делал так каждый раз, когда в споре с собеседником брался объяснить непутёвому, почему тот не прав.