. В обратный путь, в Кигалй, меня повез на старом раздолбанном "Фольксвагене" руандиец Клод, когда-то учившийся в России. Из всех русских слов он хорошо знал только два: "авось" и "небось". "Не бойся, Даша, – весело кричал он мне. – Небось машина дотянет до Кигалй. Хотя старушка вот-вот копыта отбросит". (Из таких живописных выражений состояла речь Клода.) Первый раз автомобиль сломался, еще не выезжая из Гисеньи. Проведя час в ремонтной мастерской, мы смогли наконец покинуть город. Вместе с нами выехал автобус с футболистами, спешащими на матч в Кигалй.
Кто-то пустил слух, что по дороге из Гисеньи 13 марта готовится военное наступление на Кигалй. Всех автомобилистов как ветром сдуло. По пустынному шоссе двигались только мы на фырчащем и сопящем "Фольксвагене" да футболисты.
"Главное, не останавливаться, – твердил Клод. – Авось машина сдюжит". Первым сломался автобус с футболистами. Мы объехали его, издав победный гудок. Дорога пошла в гору, и "Фольксваген" задышал, как астматик, поднимающийся на седьмой этаж пешком. В городке Рухенгери нам пришлось остановиться, чтобы заправиться бензином. Из-под капота автомобиля валил дым. В "Фольксваген" залили холодной воды, из него поднялось облако горячего пара, и он встал, как упрямый осел. К починке машины присоединилась половина населения городка. Люди копались в ее внутренностях и заключали пари, сдвинется ли она с места. Все это мне порядком надоело, и я вышла на дорогу ловить "попутку". Я стояла больше получаса, мимо проехали лишь маршрутное такси, битком набитое народом, и обретший второе дыхание "футбольный" автобус. Наконец общими усилиями машину разогнали, и она завелась. "Господи, только бы нас не остановил патруль!" – молился Клод.
Поднимаясь на очередной холм, мы встретили нашего старого знакомца – вновь сломавшийся автобус с футболистами. Спортсмены в ярких майках сидели на обочине и уныло смотрели нам вслед.
Все шло неплохо. Мы успешно проскакивали дорожные посты и не обращали внимания на горевшие в автомобиле тревожные красные кнопочки и дымившийся капот. "Авось!" – весело кричал Клод.
Когда до Кигали остался всего час пусти, нас остановил патруль для проверки документов. Далее спектакль повторился. Сбежалось все население деревушки, в раскаленный "Фольксваген" залили воды, и он встал намертво, на этот раз надолго.
У меня началась истерика. "Клод, черт бы побрал твою машину! – кричала я. – Мне сегодня нужно быть в Кигали, я завтра улетаю в Бель- гию. Если б я знала, что так получится, я бы уехала ранним утром на маршрутке!" "Небось, Даша, доедем", – орал веселый руандиец.
Перспектива ночевки в грязной деревушке и опоздания на самолет меня не устраивала. Я вышла на дорогу в надежде поймать машину. Женщины и дети окружили меня потным черным кольцом и молча рассматривали, как неведомую зверушку. В их глазах не было теплых человеческих чувств – любопытства, привета, радости или сочувствия. Они смотрели холодно и бесстрастно. Я кусала губы, чтобы не разреветься от злости. За полчаса мимо проехали только торжествующие футболисты.
Вскоре я услышала ликующие крики Клода. Местные мальчишки раскачали "Фольксваген", и он уверенно зафырчал. Мы снова тронулись,в путь, прихватив с собой двух пацанов, торопящихся на футбольный матч в Кигали.
Не доехав до столицы несколько километров, на подъеме в гору, почти у самой вершины машина встала. "Авось дотянем, – успокоил меня Клод. – Это говорю тебе я, великий гонщик". Тут нам пригодилась помощь мальчишек. Они до-толкали автомобиль до вершины холма, а вниз он покатился сам и завелся на ходу. Мальчики очень переживали, что опоздают на матч. Они страшно обрадовались, когда при въезде в Кигали увидели злополучный автобус с футболистами, вновь застрявший на дороге. "Значит, успеем на матч", – сделали вывод ребята.
Клод довез меня до отеля "Дипломат". Я пожала ему руку и заверила его, что он самый знатный автомобилист всех времен и народов. "Главный мой секрет, – сказал Клод, подмигивая, – состоит в великих русских словах "авось" и "небось".
. Сегодня в шесть утра прилетела в Брюссель самолетом бельгийской авиакомпании. В час дня я должна была сесть на рейс "Аэрофлота" до Москвы. Меня мучил страх, что мои вещи потеряются между двумя рейсами разных компаний. В аэропорту я вцепилась в проходившую мимо бельгийскую стюардессу и высказала ей терзавшие меня сомнения. Она попыталась успокоить меня на английском, но я не поняла ни слова. Сбежались еще несколько стюардесс и стали совещаться между собой, как врачи при осмотре тяжелобольного. Наконец одна из них решительно взяла меня за руку и повела вниз по лестнице к выходу на летное поле. Там мы сели в служебную машину и проехали к соседнему зданию. Меня провели в комнату, где на полу на мягком ковре играли дети всех цветов кожи. Меня сдали с рук на руки служащей бельгийской компании и велели ей присмотреть за мной.
Оказалось, что я попала в детскую комнату, где мамаши оставляют своих отпрысков, чтобы без помех прошвырнуться по магазинам. Меня усадили вместе с малышами смотреть диснеевские мультики. Девушка, работающая в детской, сказала мне, что через час придет стюардесса, знающая русский язык, а пока я должна быть здесь – так всем спокойнее. Служащие компании боятся, что я потеряюсь.
Русскоговорящая стюардесса явилась, когда я уже досматривала "Маугли". Она заговорила со мной ласково и нежно, как с душевнобольной. Сказала, что лично проверит, чтобы мой багаж погрузили в московский самолет, дала мне карту аэропорта, просила быть в детской комнате за час до отправки моего рейса. "Я сама посажу вас в самолет", – любезно пообещала она.
Каждый международный аэропорт – это маленький Вавилон, смешение языков, обычаев, стилей. Я познакомилась в кафе с бельгийской монахиней, которая недавно вернулась из Руанды и собиралась лететь сегодня в Лондон. Ее звали Элизабет. Она выпила со мной бокал красного вина, сказав, что это полезно для здоровья.
Элизабет работала в Кигали в лагерях для беженцев (жуткое место, источник всякой заразы), лечила там больных. Она говорила о своей работе восторженно, и я поняла, что Элизабет, как Христова невеста, влюблена в болезни, страдания и несчастья. Напротив нас темноволосая молодая женщина упоенно целовала равнодушного лысого мужчину. Он отстранял ее, а она впивалась в его губы. Я уже двадцать дней не была в постели с мужчиной, и мне страстно захотелось увидеть мужа.
Андрей встретил меня в Шереметьеве с цветами, и я увидела, что он хромает. ("Разбил машину", – торопливо объяснил он.) Мы сладко поцеловались, и он сказал с сожалением: "Извини, зайчик, у нас всего один вечер. Завтра утром я улетаю в Лондон".
. Мы в Амстердаме, городе каналов, плавучих домиков, цветочных выставок и прелестной архитектуры. Каждый день мы любуемся дивным скоплением старинных зданий, покупаем тюльпаны всех цветов радуги, катаемся по каналам на водных велосипедах, объедаемся блюдами национальной кухни – знаменитым гороховым супом, капустой с копчеными колбасками и овощным рагу- По вечерам мы гуляем по улице красных фонарей, где в прозрачных витринах изгибаются в похотливых позах пышнотелые проститутки, в основном азиатского происхождения, с решительно загримированными лицами. Мужчины всех национальностей и цветов кожи прогуливаются медленной выжидающей походкой, высматривая подходящий товар. Ктонибудь из них подходит к понравившейся женщине из этого своеобразного "магазина любви", та открывает клиенту дверь, впускает его, опускает шторы на витрине и удовлетворяет разнообразные желания покупателя. Когда насытившийся мужчина уходит, шторы снова поднимаются, показывая, что постель свободна.
Непосредственная чувственность сияет на этой улице, как полуденное южное солнце.
Вчера мы видели в здешних местах потрясающее эротическое шоу. Сначала для затравки были довольно нудные танцы лесбиянок – две потрепанные жизнью бабы неубедительно исполняли сцену страстной любви. Публика явно ожидала чего-нибудь погорячее.