Я на цыпочках вышла из комнаты, но, проходя мимо ванной, увидела, что дверь открыта. Советов что-то ожесточенно стирал. Услышав скрип половицы, он обернулся и буркнул: "Доброе утро". – "Привет, – сказала я с улыбкой идиотки. – Что это ты делаешь?" – "Стираю твой плащ. Ты его вчера где-то запачкала". – "А-а-а, – протянула я. – Я тебя чем-то обидела этой ночью?" – "Нет, ты меня просто все время называла Сашей". – "Ну извини, дружок. Это я не со зла", – брякнула я и сама не узнала своего хриплою голоса. "Ничего страшного, завтрак на столе".
Грустно, если я обидела его. Саша снял мне квартиру, и скоро я уйду из этого дома. Мне не хочется ссор на прощание.
. Я не знаю, является ли это событие удачей или провалом. Хозяйка квартиры отказала мне в аренде, и я в растерянности, какую эмоцию выбрать – радость или огорчение. С одной стороны, я печалюсь, что не могу жить одна в холодной независимости и свободе. С другой стороны, я привыкла к тому, что обо мне заботятся, за меня думают, меня трахают, и дверца клетки все время открыта – лети, птичка, и прилетай когда хочешь. Жизнь взяла на себя роль сводни, и я все больше привязываюсь к соседу по квартире.
Сегодня я маялась скукой и решила съездить в гости к своему давнему любовнику, знаменитому журналисту Ю.Р. Наши отношения не отличаются регулярностью. Я звоню ему раз в два месяца, мы встречаемся у него на квартире, болтаем, занимаемся любовью, и ничего не происходит. Я боюсь его, поскольку не понимаю. В нем есть что-то львиное. Ему пятьдесят лет, и он похож на старого воина, для которого я – лишь краткая утеха. Даже в постели он сохраняет присутствие духа, и я никак не могу поймать его на какой-нибудь слабости. Кажется, Ю.Р. способен управлять даже собственным оргазмом.
Я очарована ясностью его твердого и проницательного ума, логикой и точностью его суждений, но ни капельки не влюблена. Ю.Р. меня подавляет. Опасно приближаться к мужчина.
– Но он же стар!
– Не в постели. с этой минуты он Советов хмыкнул и выпил еще. через полча. стал напиваться методично, рюмку зарюм м "Поехалн са нализался так, что с труде* мог стом м мм м ШъшМ домой", – мрачно сказал он. мь вался, как дередороге, чтобы поймать такси. Андреи ра м т и у воРкотоРое клонит к земле в-емЯбомсь м м цт во меня не хватит сил посадит.его ' он _ Зачем ты мне не так? – вдруг с отчаянием я стараюСь выполэто сделала? Я ласкаю тебя кажды"?ебя с ГОЛовы до ног. нять любое твое м"ммуТы мне изменила?" Я не отве- Что тебе не нравится/ Почему и тила. В такси мы ехали молча.
Дома он сорвал с меня одежду, и мы легли в постель. Андрей сжимал мои плечи до боли и все время твердил как безумный: "Почему? Ответь мне". С падающим сердцем я увидела совсем близко его молящее лицо и трагический излом губ "Я хочу поцеловать тебя", – пробормотал он. "Ты же знаешь я не люблю целоваться в губы", – тихо сказала я. "Ты не любишь это делать только со мной!" – выкрикнул он и горько заплакал. Он плакал, как плачут дети, навзрыд, взахлеб, плакал, как будто мир рушится и земля горит под ногами. Повинуясь чувству жалости, я обняла его и подставила ему исполнительные губы. Он жадно приник к моему рту, и я почувствовала соленый вкус его слез. Язык его извивался меж моих губ как жало, и я впервые возбудилась от его поцелуев.
Оторвавшись от меня, Андрей снова заголосил: "Почему ты всегда прогоняешь меня ночью? Я хочу уснуть, обнимая тебя, и проснуться рядом с тобой. Сегодня я никуда не пойду, и никто не вытащит меня из твоей кровати. Это мое право". "Конечно, дорогой. Только не плачь", – ласково сказала я, вытирая ему слезы. Он успокоился, высморкался в мою подушку и вскоре уснул, уткнувшись мне в плечо.
. Мы ходим по дому как тени, боясь посмотреть друг другу в глаза. Советов стыдится открытого проявления чувств в тот злополучный вечер, когда под влиянием алкоголя открылись шлюзы и нас захлестнул поток эмоций. Андрей по-прежнему любезен и заботлив, но вот уже неделю он не переступает порог моей комнаты, и мне немножко грустно. Вчера он преподнес мне роскошный букет роз, они своей помпезной пышностью твердят о лете, я слышу звук капели – это оттаивает замерзшая душа.
Сегодня я надела на работу летящую пеструю длинную юбку и рубашку, завязанную лихим узлом. У юбки есть один секрет – при стремительном движении она распахивается и обнажает ноги почти до бедер. Я шла по коридору редакции быстрым легким шагом, демонстрируя все возможности своего наряда, и столкнулась со своим коллегой Олегом К.
– Господи, какая же ты летняя! – изумился он. – Хочешь поехать к морю, в Дагомыс, на пять дней?
– Конечно, хочу! – завопила я. – Но как это можно сделать?
– Очень просто. Редакция отправляет девять человек на отдых, одно место свободно. Но ты забываешь – меня уволили за прогулы, и теперь на вольных хлебах. Я все устрою, не беспокойся.
Последующие полчаса Олег бегал по редакции, договариваясь о моей поездке и подписывая кучу бумаг, а я диву давалась: какого черта я ему понадобилась? Ведь мы почти незнакомы. Иногда, встречаясь в коридоре, говорим друг другу "привет", и этим наши отношения исчерпываются. Остается винить в этой метаморфозе новую юбку и жаркий летний день.
. Пишу эти записки в полночь, сидя за столом в уютном номере гостиницы в Дагомысе. Только что вернулась со свидания и уже чувствую шуршащую близость авантюры, воспламеняющую воображение.
Какой длинный день! Встала в семь утра в Москве, собрала вещи и уже в восемь встретилась с нашей группой во Внукове. Но рейс отложили на два часа, и я решила съездить к Саше в гости – он живет совсем недалеко, сорок минут езды на такси.
Сашу и его друга я застала в состоянии дичайшего похмелья. Они сидели на кроватях, бессмысленно уставившись в пол, с опухшими красными лицами и вытаращенными глазами. Саша приветствовал меня слабоумной улыбкой, и я поняла, что надо срочно принимать меры. "Где тут у вас коньяк? – спросила я. – Сейчас будем лечиться". Мы очень весело "лечились" часа два, и вдруг я вспомнила, что мне давно пора в аэропорт. В панике я выбежала из дома, прихватив с собой фляжку коньяку.
В зал отлета я ворвалась через три четверти часа, сметая все на своем пути, и тут же встретила бледного Олега, который начал ругать меня на все корки. "Из-за тебя самолет задерживают уже на полчаса, – говорил он, таща меня за руку через контрольный пункт. – Я везде трясу редакционным удостоверением и говорю, что группа журналистов еще не прибыла". "Ну, не Ругайся, – попросила я. – Зато я привезла коньяк".
Мы немножко выпили в самолете и продолжали в автобусе везущем нашу группу из Адлера в Дагомыс. Я так активно прикладывалась к фляжке, что к концу пути Олег казался мне старым приятелем. Коньяк сократил все расстояния, мы даже Успели поссориться, и я на глазах у всех влепила Олегу пощечину. Он потерял дар речи, а я почувствовала, как загорелись Мои уши. Моя дурная привычка воспитывать Советова с помощью оплеух сыграла со мной злую шутку, и я ударила совершенно чужого мне человека. Я залепетала извинения Олег принял их после некоторого колебания. Инцидент при обрел шутливую форму.
Сразу же после поселения в гостиницу мы побежали к морю, где валялись на пляже до заката, пока волны не окрасились в золотисто-алый цвет. Потом мы отправились в ресторан и попивали там красное вино, светящееся в бокалах как обрывки пламени, унесенные ветром от костра. Вокруг были беспечные люди, едва прикрытые одеждой, с телами тронутыми позолотой загара, вкушающие все сладкие соки жизни.
В этот вечер, полный сказочных возможностей, мне захотелось вскружить кому-нибудь голову. Поскольку ближайшей кандидатурой был Олег, на него я и повела атаку. Мне захотелось разжечь огонек страсти, возле которого так приятно погреться. Я пустила в ход многообещающие улыбки, полные игривого лукавства, я безбожно кокетничала, я исполняла одновременно несколько ролей – от милой девочки-простушки до роковой женщины, комментируя их изящными жестами. Одним словом, я была в ударе. Для этой прелюдии страсти я сама написала ноты и теперь исполняла короткое курортное произведение, чувствуя полную власть над инструментом. Я рассталась с Олегом, полувлюбленная. Чем еще заниматься на отдыхе, если не крутить романы?