— Выступают лягушата! — объявила Сорока новое выступление.
Лягушата спели частушки в честь Дук-ду. И под весёлые возгласы зрителей ускакали к себе в озеро. Потом все танцевали: и артисты, и зрители. И никто не заметил, что рядом в кустах ивняка притаилась Куница. Один Дук-ду заметил. Прицелился шишкой и попал ей прямо в лоб.
— Ой! Ужас какой-то! — завопила Куница. — Ужас! Ужас!
И кувырком скатилась в озеро Синь. Хорошо, с края неглубоко. Чуть живая, выбралась она из воды и припустилась бежать со всех лап. И даже не со всех, а с трёх. Потому что четвёртой держалась за ушибленный лоб. Вернулась Куница домой мокрая, с большущей шишкой. Не с еловой, конечно, и не с сосновой, а с той, что набил ей Дук-ду.
Никому не сказал Дук-ду про Куницу. «Пусть лучше все веселятся, — решил он. — А про Куницу пусть совсем не думают».
Все и веселились, пока Солнышко не уложило спать свой последний солнечный луч. Далеко-далеко, за дальним лесом. Где даже Дук-ду, Великий Путешественник, не бывал. Тут звери и птицы спохватились: домой пора. Распрощались с Бельчихой и её сыном и разошлись с весёлыми разговорами. Навстречу им вышли светлячки с фонариками. И долго светили всем, чтобы случайно кто не заблудился в лесу. Только к утру погасили они свои фонарики. И уснули. До следующего ночного дежурства.
Вот и всё про бельчонка Дук-ду. Но разве можно его теперь так называть? Ведь «дук-ду» по-беличьи значит «ой, боюсь». А Дукдуша больше уже не боялся. Он ещё и сам испугал до смерти злую Куницу. Собирались назвать бельчонка «Не боюсь». Да не назвали. Потому что никто до сих пор не знает, как это будет по-беличьи.
