– Сандерс приводит меня в отчаяние.
– Да, я думаю! Управитель честный человек!
– Да, признаюсь вам, доктор, даже и вы иногда…
– Да, а в другое время?..
– Что вы хотите сказать?
– Я уже знаю.
– Послушайте, доктор, мы, право, поссоримся!
– Анна-Мэри помирит нас.
Сэр Эдвард покраснел, как ребенок, которого уличили в шалости.
– Послушайте, ваше превосходительство, поговорим откровенно.
– Очень рад.
– Скучали ли вы тогда, когда были в гостях у Анны-Мэри?
– Ни минуты.
– Скучали ли вы тогда, когда Анна-Мэри была у вас?
– Ни секунды.
– Стали бы вы скучать, если б вы могли видеть ее каждый день?
– Никогда!
– И Том не раздражал бы вас в такой мере?
– Том! Да я его от души любил бы.
– И Робинсон не надоедал бы вам?
– Я думаю, что я был бы, напротив, очень привязан к нему.
– А Сандерс приводил бы вас в отчаяние?
– О, я бы еще больше уважал его.
– Вы захотели ли бы со мной ссориться?
– С вами мы были бы друзьями до гроба.
– Чувствовали ли бы вы себя нездоровым?
– Я был бы как двадцатилетний…
– И не думали бы, что у вас сплин?
– О, я думаю, я бы стал весел, как морская свинка!
– За чем же дело стало? Нет ничего легче, как видеть Анну-Мэри каждый день.
– Каким же образом? Говорите, доктор, ради бога говорите, я на все готов.
– Стоит только жениться на ней.
– Жениться!.. – вскричал сэр Эдвард.
– Ну да, жениться! Само собой разумеется, что в компаньонки к вам она не пойдет.
– Но, любезный мой, она не хочет замуж.
– Э, девушки всегда так говорят!
– У нее были богатые партии, и она отказала.
– Какие же партии? Пивовар?! Дочери барона Лемтона не пристало торговать пивом.
– Но вы забываете, доктор, что я стар.
– Вам сорок пять лет, а ей тридцать.
– Я безногий.
– Она другим вас и не знала, следовательно, привыкла к этому.
– Вы знаете, у меня характер несносный.
– Напротив, вы добрейший в мире человек.
– В самом деле? – спросил сэр Эдвард с самым простодушным сомнением.
– Уверяю вас.
– Но тут есть большое затруднение.
– Какое же?
– У меня язык не повернется сказать ей, что я ее люблю.
– Какая же надобность вам самим говорить ей?
– Да кто же вместо меня скажет?
– Я.
– Вы меня оживляете.
– Ну что ж, на то я и доктор.
– Когда же вы к ней поедете?
– Завтра, если вам угодно.
– Отчего же не сегодня?
– Сегодня ее нет дома.
– Так дождитесь ее.
– Я сейчас же велю седлать.
– Возьмите лучше мою карету.
– Ну так прикажите закладывать.
Батюшка позвонил так, что чуть не оборвал колокольчик. Патрик прибежал в испуге.
– Закладывай скорее! – вскричал сэр Эдвард.
Теперь Патрик более чем когда-нибудь был убежден, что барин помешался. За Патриком вошел Том. Батюшка бросился обнимать его. Том вздохнул от всей души. Он ясно видел, что командир решительно сошел с ума. Через четверть часа после этого доктор, получив полномочия, отправился в путь.
Поездка его имела самые счастливые последствия для батюшки и для меня.
Для батюшки потому, что через полтора месяца он женился на Анне-Мэри.
Для меня потому, что месяцев через десять после того, как он на ней женился, я имел честь родиться.
Глава VI
Сколько я не обращаюсь к прошедшему, вижу только, как катаюсь по зеленому лугу, который расстилается перед крыльцом и посередине которого растет купа сирени и жимолости, а матушка, сидя на зеленой скамейке, читает или вышивает и, поднимая время от времени глаза, улыбается мне или посылает воздушный поцелуй. Обычно часов в десять утра батюшка, прочитав журналы, выходил на крыльцо, матушка сразу же бежала к нему навстречу. Я же спешил за ней на своих ножонках и поспевал к крыльцу тогда уже, когда они сошли. Потом мы шли гулять и, обыкновенно, прямо к той беседке, где батюшка в первый раз увидел Анну-Мэри.
Через некоторое время Джордж приходил сказать, что лошади готовы, мы отправлялись кататься часа на два, на три, ездили или к мадемуазель Вильвиель, которой матушка отдала и свой домик, и свои сорок фунтов стерлингов дохода, или к каким-нибудь бедным больным, к которым Анна-Мэри всегда являлась ангелом-хранителем и утешителем, потом, проголодавшись, мы возвращались в замок. После десерта я поступал во владение Тома, и это было для меня самое веселое время: он сажал меня на плечо и уносил смотреть собак, лошадей, взлезал на деревья доставать гнезда, а я между тем, сидя внизу, протягивал к нему ручонки и кричал что есть мочи: «Том! Том! Не упади!» Наконец он приводил меня домой. Уморившись, я обыкновенно уже дремал, но все-таки хмурился, когда видел Робинсона, – ведь меня посылали спать в то время, как он приходил. Если я упрямился, не шел, опять посылали за Томом: он приходил в гостиную, брал меня на руки и уносил, как будто против воли всех. Я немножко сердился, но Том клал меня в койку и начинал качать, рассказывая мне сказки, я засыпал с первых слов, а потом добрая моя маменька перекладывала меня в постель. Прошу читателей извинить, что я вхожу во все эти ничтожные подробности: теперь уже ни батюшки, ни матушки, ни Тома нет на свете, мне сорок пять, как было батюшке, когда он вышел в отставку, и я живу один в нашем старом замке, но во всей округе нет ни одной Анны-Мэри.