Инженера встречал ротмистр Ленц, начальник Владимирского железнодорожно-жандармского отделения, подробно проинструктированный обо всем по телефону. Он диковато взглянул на фандоринский маскарад (засаленная тужурка, седые усы и брови, виски тоже седые, но их подкрашивать не пришлось), вытер платком распаренную лысину, но вопросов задавать не стал:
– Все готово. Прошу.
О дальнейшем докладывал уже на бегу, поспевая за Эрастом Петровичем:
– Тележка ждет. Личный состав собран. Не высовываются, как велено…
Станционный почтовик, посвященный в суть дела, топтался возле тележки, нагруженной коореспонденцией, и, судя по меловому оттенку лица, здорово трусил. Комната была набита голубыми мундирами – все жандармы сидели на корточках, да еще пригибали головы. Это чтобы не увидели с перрона, через окно, понял Фандорин.
Улыбнулся почтовому служащему:
– Спокойней, спокойней, ничего особенного не случится.
Взялся за ручки, выкатил тележку на перрон.
– Семь минут, – прошептал ему вслед ротмистр. Из почтового вагона, прицепленного сразу за паровозом, высовывался человек в синей куртке.
– Спишь, Владимир? – сердито закричал он. – Что тянете?
Длинноусый, средних лет. Скуластый? Пожалуй, – прикинул Эраст Петрович и снова прошептал напарнику:
– Да не дрожите вы. Зевайте, вы чуть не проспали.
– Вот… Сморило… Вторые сутки на дежурстве, – лепетал владимирец, старательно зевая и потягиваясь.
Ряженый инженер тем временем быстро кидал в открытую дверь почту, а сам примеривался – не обхватить ли длинноусого за пояс, не швырнуть ли на перрон? Уж чего проще.
Решил повременить – проверить, здесь ли три дощатых ящика размером 15x10x10 дюймов.
И правильно сделал, что повременил.
Поднялся в вагон, принялся раскладывать владимирскую почту на три кучи: письма, посылки, бандероли.
Внутри был самый настоящий лабиринт из уложенных штабелями мешков, коробок и ящиков.
Эраст Петрович прошелся вдоль одного ряда, потом вдоль другого, но знакомого багажа не увидел.
– Чего гуляешь? – рявкнули на него из темного прохода. – Живей пошевеливайся! Мешки вон туда, квадратные – туда. Новенький, что ли?
Вот так сюрприз: второй почтальон, тоже лет сорока, скуластый и с усами. Который из них? Жаль, нельзя было прихватить с собой приемщика из камеры хранения…
– Новенький, – прогудел Фандорин простуженным басом.
– А по виду старенький.
Второй почтовик подошел к первому, встал рядом. У обоих на поясе висело по кобуре с «наганом».
– Чего руки-то трясутся, погулял вчера? – спросил второй у владимирца.
– Маленько погулял…
– Ты ж говорил, вторые сутки на дежурстве? – удивился первый, длинноусый.
Второй высунулся из двери, посмотрел на станционное здание.
«Который из них? – пытался угадать Фандорин, быстро скользя вдоль штабелей. – Или оба не те? Где ящики, с мелинитом?»
Вдруг оглушительно лязгнуло – это второй почтальон захлопнул дверь и задвинул засов.
– Ты чего, Матвей? – удивился длинноусый. Матвей ощерил желтые зубы, щелкнул взведенным курком:
– Да уж знаю чего! Три синие фуражки в окне, и все сюда пялятся! У меня нюх!
Неимоверное облегчение – вот чувство, которое Эраст Петрович испытал в эту минуту. Значит, не зря брови и усы свинцовыми белилами мазал, не зря три часа паровозной копотью дышал.
– Матвей, ты что, сдурел? – не мог взять в толк длинноусый, моргая на блестящее дуло.
Владимирец – тот сразу сообразил, вжался спиной в стенку.
– Тихо, Лукич. Не суйся. А ты, тля, говори: грузчик твой из сыскарей? Убью! – Объект схватил местного за ворот.
– Мое дело подневольное… Пожалейте… до пенсии годик всего… – сразу капитулировал абориген.
– Эй, милейший, не глупите! – крикнул, высовываясь из-за ящиков, Фандорин. – Деваться вам все равно некуда. Бросайте ору…
Чего он никак не ожидал – что объект выстрелит, даже недослушав.
Инженер едва успел присесть, пуля свистнула над самой головой.
– Ах ты, паскуда! – раздался возмущенный крик длинноусого, которого диверсант назвал «Лукичом».
Снова громыхнуло. Слились два голоса – один застонал, второй взвизгнул.
Эраст Петрович подполз к краю штабеля, выглянул.
Дело приняло совсем скверный оборот.
Матвей засел в углу, выставив вперед руку с револьвером. Лукич лежал на полу, шаря по груди окровавленными пальцами. Владимирский почтовик визжал, закрыв лицо руками.
В мертвенном свете электрической лампы покачивался сизоватый пороховой дым.