Журнал «Приключения, Фантастика» № 4 (1993)
Юрий Петухов
Бунт вурдалаков
Часть 5. Лабиринт обреченных
Гнетущая тяжесть Пустоты порождает безумие. Кто не испытал давления невесомой призрачной Пустоты, этого Вселенского циклопического гнета, тот никогда не сможет узреть даже тени Мироздания, ибо живет он в собственном воображаемом плоском мирке, где живут миллионы ему подобных жующих и испражняющихся животных, наделенных мозжечково-растительным полуразумом.
Пустота смотрит на суетливо копошащееся человечество ледяными свинцово-пустыми глазами Вечности. О, хомо сапиенс — покоритель Вселенной!
В глазах, взирающих на тебя Извне ты — плесень на самой нижней, самой грязной и разбитой ступеньке. Ступеньке, предваряющей бесконечную лестницу, переплетающуюся в миллионах измерений, прорывающую миллиарды пространств и восходящую к Престолу Вседержителя. О, человечество раковая опухоль живой материи! Из пустоты пришло ты, в Пустоту и уйдешь А что есть одна из капелек твоих?! Одна из крох, наделенных ощущением себя?! Ничто! Бесконечно малая ускользающая в пустоту величина. Пустота, растворяющаяся в Пустоте и порождающая двойное безумие. Безумие, воспринимаемое явью.
Это было полное растворение. Ивану не удавалось достигать ничего подобного даже в те редчайшие минуты, когда он после тренировочных гипермедитаций уходил в ничто, растворялся в нирване, сливаясь собственным «я» со всей Вселенной.
Ощущать себя частицей Господа Бога было и ослепительно прекрасно и одновременно очень тяжело. Быть ничем. Небыть! И одновременно созерцать триллионы миров, составляющих Мироздание, и быть самими этими мирами.
Пустота, включающая в себя всё сущее и всё предсущее, открывает глаза и ввергает в безумие, которое на окраинных, периферийных полях граничит с Высшим Вселенским Разумом. Тяжко быть частицей Господа Бога. Но стократ тяжелее осознать — не мнишь ли ты себя Божьим избранником, не играют ли тобою силы иные, злые, противопоставляющие себя Силам Света. Много званных, да мало избранных! Души, взалкавшие Высшего и воспарившие в гордыне, растворенные в Пустоте и отвергнутые ею, наполняют Чёрные пропасти, ибо ища Бога, нашли дьявола, растворились в нём и умножили Легион Зла. Всем есть прощение в этом мире, все призваны в жизнь и, пройдя по ней, не утратив души, призовутся выше, все, созданные по образу и подобию — суть Божий посланники в видимое и ощущаемое Мироздание. Все, кроме легионеров Чёрных Сил. Безумие, выдаваемое за разум, безверие, называемое верой, разрушение всего и всюду — вот чёрная мета, клеймо на сатанинском лике легионера.
Безумие и Пустота — вот пристанище отказавшихся от Бога. Но грань между разумом и безумием неуловима. Идущий по ней, идёт по лезвию бесконечного бритвенной остроты меча. Страшен его путь.
Ещё никогда Иван не ощущал столь явно и зримо беспредельность и всевременность Вселенной. Он знал — это Миг! Но в Миге скопились эпохи прошедшие и будущие, в Миге сплелось всё, что было и будет. Он побывал везде, познал всё, впитал в себя мудрость и безумие тысячелетий не только Земли, но и всех обитаемых миров. За этот Миг он успел прожить полную жизнь каждого из бессчетного числа живых существ, населявших Мироздание триллионократно родиться и умереть, испытав все блаженства и все муки, восприняв все радости жизни и все кары, пытки, казни. Это был миг прикосновения к Господу… а может быть, всё было не так, наоборот. Неисповедимы пути Провидения.
Он открыл глаза, когда погиб последний из миров, когда в лютых корчах скончался последний из обитателей Мироздания, когда сама Вселенная перестала существовать. Всё кончилось — и его отбросило назад, в ту, маленькую, крохотную точечку бытия, в которой он должен был продолжить своё существование. Продолжить и испытать всё, что суждено испытать, ибо никому не дано уйти от исполнения жребия своего.
Он не летел, не падал, не стоял, не сидел, даже не лежал. Он погружался в кристалльно-прозрачной жидкости, вязкой и сковывающей движения, но вовсе не мешающей дышать. Погружение это было словно бы выходом из небытия, из растворения в нирване. Но оно не было падением. А Иван точно помнил — они прыгнули в пропасть! Прыгнули, очертя голову, спасаясь от чудовищного Молоха-людоеда, настигавшего их, обдававшего своим вонюче-убийственным дыханием. Почему они не упали? Где дно пропасти?! Где Алена?
— Я здесь, — прошептала она.
И Иван понял, что Алена очнулась раньше его. Она смотрела на него чистыми и ясными глазами, будто дело было привычным и она всё понимала.
— Я вспомнила, — прошептала она ещё тише.
— Ну что ты ещё могла вспомнить, — вяло проговорил Иван сквозь вязкую жидкость, которая совсем не мешала им слышать друг друга. Он не мог отделить в её рассказах иллюзий, навеянных сновидениями, от реальности. И потому не слишком доверял им. Но сейчас был другой случай.
— Да, я кое-что вспомнила, — прошептала она торопливо, — мы всегда проходили через эту штуковину, понимаешь, это было чём-то вроде предбанника, нет чём-то вроде пропускного пункта на полигон. Всегда войти можно было только так. И выйти. А тех, которые были внутри, этот предбанник никогда не выпускал.
— Кто же там был, интересно?
— Я ещё не всё могу вспомнить. Не торопи меня!
— Ладно.
Иван попробовал переместиться немного влево, извернулся, подгреб руками. Получилось. Он коснулся пальцами чего-то твердого и холодного. Не отводя их, проскользил вместе с движением вниз. Стена. Это обычная для мира призраков прозрачная «хрустальная» стена. И они снова в колодце. Но в другом. И теперь они не поднимаются, а наоборот, опускаются вниз, в вязкой, напоенной кислородом жидкости. И какой-то тёплый очищающе-покалывающий ток проходит сквозь их тела. Значит, жидкость не простая. А скорее всего, это и не жидкость вовсе, а поле. Какое-то сильное, пронизывающее их насквозь поле. Предбанник. Это Алена так считает. А на самом деле это очередной фильтр! Точно, фильтр! Иван пришёл к такому умозаключению и успокоился. Лучше болтаться в фильтре, чем лежать разбитым в лепешку на дне пропасти.
Два красных глаза полыхнули внутренним жутким огнём совсем рядом. Иван невольно отстранился, хотя разум ему подсказал, а инстинкт самосохранения уверил — это там, за хрустальной стеной, это безопасно. И всё же… Два глаза отвратительно-хищной гиргейской клыкастой рыбины глядели на него, не мигая, просвечивая насквозь. — Откуда она тут?! — изумился Иван вслух.
Алена прижалась к его плечу, замерла. Она таких тварей прежде не видывала.
Рыбина плотоядно облизнулась, ощерила клыки. И Иван почувствовал как на него находит оцепенение. Не может быть! Эта тварь не могла быть разумной. Такие гадины просто не имеют права быть разумными. Он вспомнил аквариум с гиргейскими рыбинами в кабинете большого начальника Космофлота Толика Реброва, вспомнил, как Толик, его давнишний приятель по Школе, любил кормить их, и как они чуть не сожрали его с потрохами. Потом он вспомнил встречу с «с серьёзными» людьми. Хрустальный пол! Рыбины! На Земле?! Почему это его тогда не изумило, почему? Ах, Авварон, Авварон, подлец негодный! Неужто и впрямь — Земля лишь часть Пристанища? Как всё глупо и гадко! Нет! Мода на рыбин с Гиргеи пошла давным-давно. Их держали в гигантских аквариумах не только космофлотчики и десантники. Таких аквариумов по всей Земле и Федерации были тысячи. Особенно в Объединенном Мировом Сообществе. Там мода приняла повальный характер… среди обладателей немалых капиталов и ещё больших связей. Но всё это неважно.
Главное, что гиргейские твари не могли быть разумными, не могли влиять на психику человека, тем более, влиять на уровне сверхсознания.
Иван оградил себя «щитом Вритры». Заглянул в налитые кровью глазища.
Да, в них был проблеск разума. Как и тогда, при встрече с «серьёзными» людьми — он ещё тогда заметил это, но сам себя уговорил не верить очевидному, не верить, потому что просто не хотелось верить в эту нелепость.