— Ахъ, Филиппъ!
— Какова доля сына такого человѣка? Нѣтъ ли и на моей ногѣ копыта?
Нога его, когда она говорить, была протянута по-американски, на рѣшотку камина.
— Положимъ, для меня спасенія нѣтъ и я наслѣдую мою участь, какъ другіе наслѣдуютъ подагру или чахотку? Когда знаешь свою судьбу, какая польза дѣлать что-нибудь особенное? Говорю вамъ, сэръ, всё зданіе нашей настоящей жизни разрушится и разсыплется. (Тутъ онъ бросилъ свою трубку на полъ, такъ что, она разлетѣлась въ дребезги). — А пока настанетъ катастрофа, какая польза приниматься за работу, какъ вы выражаетесь? Это всѣ равно, что говорить было жителю Помпеи, чтобы онъ выбралъ себѣ профессію наканунѣ изверженія Везувія.
— Если вы знаете, что изверженіе Везувія разразится надъ Помпеей, сказалъ я съ испугомъ:- зачѣмъ не переѣхать въ Неаполь, или подальше, если вы хотите?
— Развѣ не было часовыхъ въ будкахъ у городскихъ воротъ, спросилъ Филиппъ:- которые могли бы бѣжать, а между тѣмъ остались, чтобы быть погребёнными тамъ? Положимъ, что эта участь намъ не угрожаетъ, а опасеніе моё просто — первый страхъ? Положимъ это случится и я останусь живъ? Опасность получить добычу придаётъ ей вкусъ, старый товарищъ. Кромѣ того, надо помнить о чести и о комъ-то другомъ въ этомъ дѣлѣ, съ кѣмъ разстаться нельзя въ часъ опасности.
Тутъ онъ покраснѣлъ, тяжело вздохнулъ и выпилъ рюмку бордоскаго.
Глава VIII
НАЗОВЕТСЯ ЦИНИЧЕСКОЙ ЛЮДЬМИ ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНЫМИ
Я надѣюсь, что кроткіе читатели не будутъ имѣть дурного мнѣнія о ихъ нижайшемъ и покорнѣйшемъ слугѣ, если я признаюсь, что говорилъ съ моей женой, воротившись домой, о Филиппѣ и его дѣлахъ. Когда я захочу быть откровеннымъ, я надѣюсь, что никто не можетъ быть откровеннѣй меня; когда я намѣренъ молчать, рыба не можетъ быть такъ нѣма. Я сохранялъ тайны такъ ненарушимо, что самъ совсѣмъ забывалъ ихъ, пока память моя не освѣжалась людьми, тоже знавшими эти тайны. Но къ чему было скрывать это отъ существа, которому я открываю всё, или почти всё — да, всё, кромѣ двухъ-трёхъ обстоятельствъ, что лежитъ у меня на сердцѣ? Вотъ я и сказалъ ей:
— Душа моя, случилось, какъ я подозрѣвалъ, Филиппъ и кузина его, Агнеса, влюблена другъ въ друга.
— Агнеса это блѣдная, или самая блѣдная? спросила радость моей жизни.
— Нѣтъ, эти старшая Бланшъ. Онѣ обѣ старше мистера Фирмина, но Бланшъ старшая изъ сестёръ.
— Я не говорю ничего дурного и не оспориваю этого; говорю я, сэръ? Нѣтъ?
Только я зналъ по ея лицу, когда упоминали о какой-нибудь другой женщинѣ, любятъ её моя жена или нѣтъ. И я обязанъ сказать, что ея физіономія не всякій разъ удостоиваетъ улыбаться, когда называютъ другихъ дамъ по именамъ.