Команда слов не поняла, но по лицу Ездока уразумела: учинил бедняге Шай Хи гадость, какой и сам отчасти стесняется.
С пиратского корабля вырвался сноп колдовского огня. Ездок поставил защиту, Святоша повернул, уклоняясь. Чаз выпалил из баллисты. Горящая стрела понеслась к пирату, но рухнула в море на полдороге.
Воздух перед Карациной замерцал, явилось лицо Шай Хи и зашелестело сухим шепотком: «О мастер — наездник Жерк, узнай же настоящее отчаяние!»
Лицо исчезло, Ездок сделался мрачен и хмур.
Воздух задрожал, будто от удара исполинским молотом. Черный канат, соединявший пирата с глазницей, разросся, стал в человека толщиной, — и вдруг лопнул! Конец его оторвался от глазницы — и к кораблю Шай Хи понеслось облако тьмы! В мгновение ока нагнало, врезалось — и пиратский корабль сложился, будто сосиска.
— Двигай назад! — скомандовал Ездок. — Быстрее!
Но Святошу подгонять и не требовалось.
Все поняли, что сейчас произойдет. Но неизбежное не торопилось, будто насмехаясь.
Корабль Шай Хи успел сложиться почти вдвое, и лишь тогда на сгибе зазмеилась первая трещина.
Пузырь с газом лопнул — и с ним кончилась жизнь пиратского корабля.
Газ, соприкоснувшись с воздухом, взорвался. Из корабля выметнулось дикое пламя. Ревущий огонь прожег другой пузырь, лопнувший с грохотом. Сотрясаясь, выметывая клубы дыма, судно полетело вниз.
Корабль Ездока тряхнуло волной жара.
Ездок сел за рычаги управления, подвел ближе, отслеживая падение врага. На кораблях внизу засуетились, стараясь уйти подальше.
С пирата спрыгнули двое в горящей одежде. Ездок попытался схватить их заклятием, спасти — но без Сети не успел.
Обломки пирата сыпались на пролив, продолжая гореть и в воде.
— Святой Зефод! — охнул Святоша. — Ну и зрелище! И не думал, что они взрываются так…
Все смотрели, затаив дыхание.
Когда умирающему воздушному Левиафану оставалась сотня футов до водяной могилы, чуткий варвар насторожился и спросил:
— Слышите?
— Это… это же смех! — воскликнул бес.
Звук усилился и в самом деле оказался смехом — безумным, истерическим, диким. Карацина взвизгнула. Чаз мгновенно развернулся — и охнул.
— Ездок, Ездок, вы не поверите!
Командир обернулся. Между ним и женщиной повисла огромная мерцающая личина, искаженная, окаймленная пламенем. Она дергалась от смеха.
Искрящиеся глаза уставились на Ездока — и смех стал глумливым. По гондоле раскатились слова: «Мастер — наездник, ты не выиграл ничего, ни — че — го! Я — всего лишь посланник». И снова — смех, оборвавшийся визгом.
Пират ударился о воду, и последние полдюжины газовых пузырей взорвались разом. Мощный восходящий поток сотряс корабль Ездока, поднял, закружил. Пришлось потрудиться, орудуя рычагами и тросами, — но в конце концов справились и двинули назад, в Шасессеру.
— Что значит «всего лишь посланник»? — вопросил Чаз свирепо, глядя на Карацину.
— Трудно сказать. — Ездок пожал плечами.
— Мне это не нравится!
— Кажется, и мне тоже. Если подумать, слишком уж легкая победа.
— Легкая? — пропищал возмущенно Су — Ча.
— Эй, женщина, ты так и будешь молчать? — буркнул Чаз.
Карацина не ответила. Застыла, прильнув к окну, глядя на бесформенный сгусток пламени и дыма, вздыбившийся над могилой Шай Хи.
35
Ни Ездок, ни его люди не хвастали о победе над Шай Хи. Но многие соучаствовали в деле, и уж они языки за зубами не держали. Полгорода знало о сражении с могучим чародеем задолго до победы. Когда наконец узнали: сын Жерка победил восточного дьявола, спас город и империю — в народном мнении Жерк — младший единодушно утвердился как новый Защитник.
Король Беледон злился и вымещал злобу на заговорщиках. Долго и сладострастно выискивал, вызнавал и вычищал, казня и изгоняя умышлявших против Шасессеры.
Зато угрозы нашествия почти по всем имперским границам испарились как по волшебству. Буйные восточные провинции утихли сверхъестественно, никто и голоса против имперской власти не подавал. Агенты доносили: известие о смерти Шай Хи повергло его обширные владения в ступор. Угроза с востока рассеялась. Эта была Победа — с большой буквы. И король Беледон скрепя сердце выслал новому Защитнику приветственный адрес, изъявляя августейшую благодарность и похвалы.
Но среди лжи этого мира лживей всего — надежда на покой и довольство.