— Ты поглядывай за крысами. Лучше держи свинец на коленях, чтобы был под рукой.
И она тут же бросила мне кусок свинца; я сдвинул колени и поймал его. А она всё продолжала разговаривать, но не больше минуты, потом сняла пряжу у меня с рук, поглядела мне прямо в глаза, очень ласково, и говорит:
— Ну, так как же тебя зовут по-настоящему?
— Т-то есть как это?
— Как тебя по-настоящему зовут? Билл, Том, или Боб, или ещё как-нибудь?
Я даже весь затрясся и прямо не знал, как мне быть. Однако сказал:
— Пожалуйста, не смейтесь над бедной девочкой! Если я вам мешаю, то…
— Ничего подобного. Сядь на место и сиди. Я тебя не обижу и никому про тебя не скажу. Только ты доверься мне, открой свой секрет. Я тебя не выдам; мало того, я тебе помогу. И мой старик поможет, если надо. Ты ведь, должно быть, беглый подмастерье, только и всего. Это ничего не значит. Что ж тут такого! С тобой обращались плохо, вот ты и решил удрать. Бог с тобой, сынок, я про тебя не скажу никому. Ну, а теперь выкладывай мне всё, будь умником.
Тогда я решил, что не стоит больше притворяться, лучше я уж всё скажу начистоту, только пускай и она сдержит своё слово. И я рассказал ей, что отец с матерью у меня умерли, а меня отдали на воспитание в деревню к старому скряге фермеру, в тридцати милях от реки. Он обращается со мной так плохо, что я терпел-терпел и но вытерпел: он уехал куда-то дня на два, вот я и воспользовался этим случаем, стащил старое платье у его дочки и удрал и в три ночи прошёл эти тридцать миль до реки. Я шёл ночью, а днём где-нибудь прятался и отсыпался; с собой у меня был мешок с хлебом и мясом, что я взял из дому, и этого мне за глаза хватило на всю дорогу. Мой дядя, Абнер Мур, позаботится, наверно, обо мне, вот почему я и пришёл сюда, в Гошен.
— В Гошен, сынок? Это не Гошен. Это Сент-Питерсберг. Гошен стоит десятью милями выше по реке. А кто тебе сказал, что это Гошен?
— Сказал один человек; я его встретил сегодня на рассвете, когда собирался свернуть в лес, чтобы выспаться. Он мне сказал, что от перекрёстка надо повернуть направо и через пять миль будет Гошен.
— Пьян был, наверно. Он тебе сказал как раз наоборот.
— Он и вёл себя, как пьяный. Ну, да теперь уж всё равно. Надо идти. Я буду в Гошене до рассвета.
— Погоди минутку. Я дам тебе поесть, а то ты проголодаешься.
Она накормила меня и спрашивает:
— А ну-ка скажи мне: если корова лежит, то как она поднимается с земли — передом или задом? Отвечай живей, не раздумывай: передом или задом?
— Задом.
— Так. А лошадь?
— Лошадь передом.
— С какой стороны дерево обрастает мхом?
— С северной стороны.
— Если пятнадцать коров пасутся на косогоре, то сколько из них смотрят в одну сторону.
— Все пятнадцать.
— Ну, кажется, ты действительно жил в деревне. Я думаю, может, ты опять меня хочешь надуть. Так как же тебя зовут по-настоящему?
— Джордж Питерс, сударыня.
— Так ты не забывай этого, Джордж. А то ещё, чего доброго, скажешь мне, что тебя зовут Александер, а потом, когда я тебя поймаю, начнёшь вывёртываться и говорить, что ты Джордж Александр. И не показывайся женщинам в этом ситцевом старье. Девочка у тебя получается плохо, но мужчин ты, пожалуй сумеешь провести. Господь с тобой, сынок, разве так вдевают нитку в иголку? Ты держишь нитку неподвижно и насаживаешь на неё иголку, а надо иголку держать неподвижно и совать в неё нитку. Женщины всегда так и делают, а мужчины — всегда наоборот. А когда швыряешь палкой в крысу или ещё в кого-нибудь, встань на цыпочки и занеси руку над головой, да постарайся, чтобы это вышло как можно нескладней, и промахнись этак шагов на пять, на шесть. Бросай, вытянув руку во всю длину, будто она у тебя на шарнире, как бросают все девочки, а не кистью и локтем, выставив левое плечо вперёд, как мальчишки; и запомни: когда девочке бросают что-нибудь на колени, она их расставляет, а не сдвигает вместе, как ты сдвинул, когда ловил свинец. А ведь заметно, что ты мальчик, ещё когда ты вдевал нитку, а всё остальное я пустила в ход для проверки. Ну, теперь отравляйся к своему дяде Сара Мэри Уильямс Джордж Александер Питерс, и если попадёшь в беду, дай знать миссис Джудит Лофтес — то есть мне, а я уж постараюсь тебя выручить. Всё время держись берега реки, а когда в следующий раз пустишься в бега, захвати с собой башмаки и носки. Дорога по берегу каменистая, — я думаю, ты все ноги собьёшь, пока доберёшься до Гошена.
Я прошёл по берегу шагов с полсотни, а потом повернул обратно и шмыгнул туда, где стоял мой челнок, — довольно далеко от дома, вниз по реке. Я вскочил в челнок и поскорее поднялся вверх по течению, а когда поравнялся с островом, пустился наперерез. Я снял капор — теперь он был мне ни к чему и только мешал. Когда я выехал на середину реки, то услышал, как начали бить часы; я остановился и прислушался; бой донёсся по воде хотя и слабо, но ясно — одиннадцать. Добравшись до верхнего конца острова, я даже не остановился передохнуть, хотя совсем выбился из сил, а побежал в лес, где прежде была моя стоянка, и развёл там хороший костёр на сухом высоком месте. Потом спрыгнул в челнок и давай изо всех сил грести к нашему месту, мили на полторы вниз по реке. Я причалил к берегу, скорей пробрался сквозь кусты вверх по горе и ввалился в нашу пещеру. Джим лежал на земле и крепко спал. Я разбудил его:
— Вставай скорее и собирайся, Джим! Нельзя терять ни минуты! Нас ищут! За нами погоня!
Джим не стал ни о чём расспрашивать, ни слова не сказал, но по тому, как он работал, видно было, до чего он перепугался. Через полтора часа все наши пожитки были сложены на плоту, и плот можно было вывести из заводи под ивами, где он был у нас спрятан. Первым делом мы потушили костёр в пещере и после того даже свечи не зажигали.
Я отъехал от берега на челноке и огляделся по сторонам; но если где-нибудь поблизости и была лодка, то я её не заметил, потому что в темноте при звёздах не много разглядишь. Потом мы вывели плот из заводи и тихо-тихо поплыли и вдоль берега, огибая нижний конец острова, не говоря ни единого слова.
Глава XII
Было, верно, уже около часа ночи, когда мы в конце концов миновали остров; нам всё время казалось, что плот еле-еле движется. Если бы нам навстречу попалась лодка, мы пересели бы в челнок и поплыли бы к иллинойсскому берегу; и хорошо, что ни одна лодка нам не повстречалась, потому что мы позабыли положить в челнок ружьё, или удочку, или хоть что-нибудь из съестного. Мы так спешили, что обо всём этом нам и подумать было некогда. А держать вещи на плоту, конечно, не очень-то умно.
Если люди поехали искать Джима на остров, как я думал, то, наверное, нашли там разведённый мною костёр и всю ночь ждали бы Джима возле него. Во всяком случае, мы никого не видели, и если мой костёр их не обманул, то я не виноват. Я изо всех сил старался надуть их.
Как только показались первые проблески дня, мы пристали к косе в начале большой излучины на иллинойсском берегу, нарубили топором зелёных веток и прикрыли ими плот так, чтобы было похоже на заросшую ямку в береговой косе. Коса — это песчаная отмель, покрытая кустами так густо, словно борона зубьями.
По миссурийскому берегу шли горы, а по иллинойсской стороне — высокий лес, и фарватер здесь проходил ближе к миссурийскому берегу, поэтому мы не боялись кого-нибудь повстречать. Мы простояли там весь день, глядя, как плывут по течению мимо миссурийского берега плоты и пароходы и как борются с течением пароходы, идущие вверх по реке. Я передал Джиму свой разговор со старухой, и он сказал, что это ловкая бестия, и если б она сама пустилась за нами в погоню, то не сидела бы всю ночь, глядя на костёр, — «нет, сэр, она взяла бы с собой собаку». — «Так почему же тогда, — сказал я, — она не велела мужу захватить собаку?» Джим сказал, что это ей, должно быть, пришло в голову перед тем, как мужчины отправились за реку; вот они, верно, и пошли в город за собакой и потеряли так много времени, а не то мы не сидели бы тут на отмели, в шестнадцати или семнадцати милях от города, — «нет, не сидели бы, мы опять попали бы в этот самый город». А я сказал: «Не важно, почему им не удалось нас найти, главное — они нас не поймали».