Женщина продолжала с любопытством вглядываться в меня, и мне стало совсем неспокойно. А она вдруг спрашивает:
— Как, ты сказала, тебя зовут, милочка?
— М… Мэри Уильямс.
Я тут же сообразил, что, вроде бы, раньше назвался не так — не Мэри, а Сарой, — и отвел взгляд в сторону; мне стало казаться, что я сам себя в угол загнал, и что она заметит это по моим глазам. Очень мне хотелось, чтобы женщина сказала хоть что-нибудь, — чем дольше она молчала, тем неуютнее я себя чувствовал. Ну, она и сказала:
— Милочка, по-моему, в первый раз ты назвалась Сарой.
— Да, мэм, конечно. Сара Мэри Уильямс. Сара это мое первое имя. Одни зовут меня Сарой, другие Мэри.
— Ах вот оно что?
— Да, мэм.
Мне стало малость полегче, но все равно хотелось побыстрее убраться отсюда. А взглянуть ей в лицо я так и не решился.
Ну вот, а женщина заговорила о том, какие трудные нынче времена, как бедно им с мужем живется, какую волю взяли себе здешние крысы, решившие, видать, что этот дом им принадлежит, — и так далее, и так далее и, в конце концов, я успокоился. Насчет крыс это она правду говорила. Одна из них то и дело выставляла нос из дырки в углу. Женщина сказала, что ей приходится держать под рукой всякие штуки, чтобы бросаться ими в крыс, когда она остается дома одна, иначе они бы ее со света сжили. И показала мне завязанный в узел свинцовый прут, сказав, что обычно ей удается попадать в цель, но пару дней назад она потянула руку и теперь не знает, как у нее это получится. Все же, дождавшись, когда крыса показалась опять, женщина метнула в нее эту штуковину, но здорово промахнулась и вскрикнула «ой!» от боли в руке. А потом попросила, чтобы в следующий раз я попробовала. Мне-то больше всего хотелось убраться отсюда, пока не вернулся ее старик, но я, конечно, виду не подавал. Я взял свинчатку и запустил ею в первую же крысу, какая из дыры нос высунула, и если б она малость задержалась на месте, ей долго пришлось бы здоровье поправлять. Женщина похвалила меня за меткость, сказала, что в следующий раз я уж точно попаду. Она встала, прошла в угол, подняла свинчатку и вернула ее на стол, а потом принесла моток пряжи и попросила меня помочь его размотать. Я поднял перед собой руки, и она принялась обвивать их пряжей, продолжая рассказывать о своих и мужа делах. Но вдруг прервала рассказ и говорит:
— Ты за крысами-то приглядывай. И пусть лучше этот свинец у тебя на коленях полежит, под рукой.
Бросила она свинец мне на колени, я сдвинул ноги, поймал его, а женщина вернулась к своему рассказу. Но всего на минуту. Сняла она с моих рук пряжу, взглянула мне прямо в глаза, ласково так, и говорит:
— Ну, и как же тебя на самом деле зовут?
— Че… что, мэм?
— Настоящее-то твое имя какое? Билл, Том, Боб? Или как?
Я аж затрясся, прямо как лист на ветру, — вконец растерялся и что делать, не знаю. Но все же говорю:
— Пожалуйста, мэм, не смейтесь над бедной девочкой. Если я вам мешаю, так я лучше…
— Нет, не лучше. Сиди, где сидишь. Я тебе ничего плохого не сделаю и доносить на тебя не стану. Ты просто доверься мне, открой твою тайну. Я сохраню ее, больше того, я тебе помогу. И муж мой поможет, если захочешь. Ты же беглый работник, только и всего. А это пустяки. Ничего тут дурного нет. С тобой худо обходились, вот ты и сбежал. И благослови тебя Бог, дитя, я тебя не выдам. А теперь, будь хорошим мальчиком, расскажи мне всю правду.
Ну я и сказал, что больше не хочу притворяться и откроюсь ей, как на духу, но только пусть и она свое слово сдержит. А после стал рассказывать, что родители мои умерли, а меня суд отдал в опеку старому скареде-фермеру, который живет в тридцати милях от реки, и обращался он со мной так паршиво, что я не выдержал и надумал от него сбежать, а тут он уехал на пару дней, и я этим воспользовался — украл старое платье его дочери и смылся, и прошел за три ночи тридцать миль. Я, дескать, шел ночами, а днем прятался где попало и спал, а еще я прихватил с фермы мешочек с хлебом и мясом, ими и кормился, как раз на дорогу хватило. И добавил, что надеюсь на помощь моего дядюшки, Эбнера Мура, потому и пришел сюда, в Гошен.
— Гошен, дитя? Но это не Гошен. Это Санкт-Петербург. До Гошена отсюда десять миль вверх по реке. Кто тебе сказал, что это Гошен?
— Да я сегодня на рассвете повстречал одного дяденьку, как раз перед тем как забраться в лес и поспать, он и сказал мне: как дойдешь до развилки, бери налево и через пять миль будет тебе Гошен.
— Пьян, наверное, был, вот все и перепутал.
— Вообще-то, его и вправду покачивало, ну да что ж теперь. Надо идти. Как раз к утру до Гошена и доберусь.
— Подожди минутку, я соберу тебе немного еды, перекусишь дорогой. Наверняка же есть захочешь.