— Эй, ты, оставь сумку в покое, — заорала я, вскакивая и переворачивая стол.
Стол я перевернула нечаянно, а вот вопль был запланированный и хорошо отрепетированный — кто из русских не любит на халяву поорать.
Спотыкаясь через перевернутую мебель, торговец сувенирами и воришка кинулись в разные стороны, роняя на ходу и товар, и мою сумку.
На шум выскочил хозяин ресторанчика и, потрясая кулаками, что-то быстро заверещал на своем птичьем языке вдогонку улепетывающим со всех ног горе-воришкам (а торговец-то, оказывается, для отвода моих глаз вокруг меня крутился — иначе, с чего бы это ему удирать, а?)
Когда суматоха улеглась, хозяин торжественно вынес мне третью чашку кофе — приз от заведения. Все же я пострадала на его территории, а турки народ признательный, я в полицию не жаловалась, скандал замяла, так что кофе был заслуженный.
Но хозяйская щедрость пошла еще дальше. Справившись у меня, как «мадам» относится к кухне его заведения, и поняв, что пока никак — мадам еще не обедамши, турок пулей понесся на вышеупомянутую кухню и лично принес мне крошечную пиалку с жиденьким бульоном и 50 граммов салата на огромной фарфоровой тарелке.
Пока я все это поедала, он сидел рядом, заглядывал мне в глаза и цокал языком.
Неужели я выгляжу как человек, который вчера покинул концлагерь и которому пища в нормальных человеческих объемах категорически противопоказана еще месяца два-три?
Перебив голод этой больничной порцией еды, и искренне поблагодарив турка за мою не испорченную фигуру, я отправилась к себе в отель, чтобы, наконец, отдохнуть от треволнений этого долгого жаркого дня.
Лежа в номере под кондиционером, я почти уснула, но легкий скрип балконной двери вернул меня в жаркую турецкую действительность. Да что за напасть такая! Дадут мне сегодня выспаться или нет.
И вдруг я увидела то, что мигом прогнало сон из моей головы. Из-за занавески появилась курчавая черная голова, воровато огляделась, а затем голова просунула из-за занавески такую же курчавую руку и стала шарить в моей пляжной сумке, которую я бросила на кресло у окна, даже не потрудившись вынуть из нее мокрое полотенце — от жары оно и так высохло. Эта рука шарила в моей сумке около минуты, натыкаясь на разные предметы, коих там было великое множество. Шутка ли, — пляжная сумка у меня размером со средний чемодан.
И наконец нашарив что-то, рука потащила это «что-то» к себе. К моему великому изумлению это был Достоевский. Господи, да зачем же ему старая разодранная книженция, он же по-русски и читать-то не умеет!
Я поняла, что еще мгновение, и мой Достоевский исчезнет за занавеской. Издав боевой клич самураев, я одним прыжком оказалась у балконной двери и вцепилась в руку похитителя. То ли от неожиданности, то ли от боли он выронил книжку, взвыл там, за занавеской, от бессилия и исчез.
Я уселась в кресло и стала размышлять. Что-то в облике этого грабителя показалось мне знакомым. За сегодняшний день меня хотят ограбить уже второй раз. А это перебор. Стоп. Вот именно, второй раз.
Так это же тот самый ворюга, из кафе! И там он мою сумку хотел утянуть. Но зачем он в ней шарил — цапнул бы, и готово. Что-то здесь не вязалось.
Подумав еще с минуту, я сообразила, что похититель охотился вовсе не за моей сумкой, а за книжкой, иначе зачем ему так рисковать, пробираться ко мне на балкон, копаться в сумке.
А ведь в Турции с воровством строго. Где-то в турецкой глубинке небось до сих пор за это руку отрубают.
Ошарашенная своим неожиданным открытием, я задумалась всерьез.
Во-первых, что это за турецкий поклонник русской классики?
А во-вторых, откуда он узнал, где мой балкон?
Второе соображение сразу сделало меня еще серьезней.
Кто мог сказать малограмотному турецкому воришке, кто я и где я живу?
А главное, почему именно драный Достоевский, а не, к примеру, обычный кошелек?
Эти вопросы требовали ответов. И чем больше я над ними думала, тем меньше мне нравились предполагаемые ответы. В воздухе запахло русской мафией и неприятностями.
Я решила рассуждать логически, я вообще обожаю это занятие. Я взяла в руки книжку и стала ее разглядывать. «Что же в тебе такого особенного, что тебя так упорно хотят спереть?» — спросила я у книжки, перелистывая пожелтевшие странички. Книжка как книжка, старенькая, ничего особенного. Но внезапно мне на глаза вновь попались пометки на полях, кое-где совсем бледные, но вполне различимые. Я подошла к окну — там было светлее и лучше видно. То, что я вначале приняла за обыкновенные комментарии к книге, которые часто делают на полях страниц вдумчивые читатели, оказалось какими-то бессвязными буковками, то ли на латыни, то ли еще на каком-то неизвестном мне языке. А может, человек, читавший эту книгу, был не русским, и поэтому оставил комментарии на своем родном языке? Конечно, странно читать книгу на языке оригинала, а комментарии оставлять на каком-то другом языке, но если подумать, такое может случиться. Какой-нибудь студент-иностранец изучает русский язык, читает Достоевского, а комментирует прочитанное по-своему. Почему нет?