- А. Ну дерзай.
Ты даже не спросишь, что я решил?
- Так ты не решил. - Эрвин оседлал парапет и откинулся назад в позе, которая просто обязана была оказаться неудобной. - Ты думаешь. Ну думай, что я могу сделать?
- Ты же был в тюрьме, ты совершенно точно знаешь, что.
- А. Да, знаю. Но я не буду; мне не надо. Мы никого не заставляем, Алистер, у нас для этого социальное устройство не то. Ну, так сложилось. Так что тебе придется самому разбираться, чего и почему ты хочешь. Знаю, для вас сложно. Не сочувствую совершенно.
- Да уж вижу.
Закат померк окончательно, и Алистеру захотелось подальше отсюда, домой, куда он никогда не сможет вернуться, к сестре, с маме, к знакомым с детства улицам и книжкам... В одном Эрвин прав: с имперцами или против них, но остаться в стороне, уехать из столицы и рассказывать детям младшего школьного возраста адаптированную версию "Спящей красавицы" он не сможет.
- Светлой ночи, - сказал Алистер и ушел, не оборачиваясь, вниз, смотреть на окончание мучений Миэли.
До конца пленки оставалось минут сорок: последний разговор с измученным имперцем, на котором живого места не осталось , короткое путешествие на носилках в шлюзовую камеру, расстрел. Дальше тело выбросили в шлюз, наверное, но этот кусок записи был обрезан. Алистер, стиснув зубы, просмотрел всю вышеупомянутую последовательность и уже готов был с облегчением отключить экран, сочтя свою миссию, в чем бы она ни заключалась, выполненной, как осознал, что в последних нескольких минутах было что-то странное, и перемотал пленку назад. Землистое лицо Миэли, не выражающее ничего, кроме изможденности, настороженные лица конвойных... Сейчас-то чего бояться - он вообще не может двигаться! Или может? Когда имперца сгрузили у стены в относительно-сидячем положении, он даже не поморщился, но сделал странный жест ладонью, как будто зачерпнул горстью воду, подержал... и рука безвольно упала на металлический пол. И дальше оставался таким же бесстрастным - до того, как в грудь ударили пули и его смазанные усталостью черты исказила болезненная судорога. Где-то Алистер уже видел этот жест... Может, в кино же и видел? Нет, уже позже, и не на экране... Ах, да: Ленни употреблял его, разговаривая с машинами, и, кажется, еще кто-то... Алистер нашел взглядом погруженного в экран соседа.
- Ленни.
- Да? - шпион поднял голову; в ухе блеснула серьга. Вот же не надоест никак!
- Что значит вот такой знак? - Алистер зачерпнул воображаемую жидкость.
- "Все хорошо".
- Ты уверен?
- Конечно; а почему ты спрашиваешь?
Алистер объяснил. Ленни, к его удивлению, только кивнул.
- И что там было хорошего? - ядовито осведомился уязвленный отсутствием реакции бывший шпион.
- Ничего, конечно, - имперец откинулся на спинку стула и запустил руку в волосы. - Но он наверняка надеялся, что это записывается и запись когда-нибудь попадет нам в руки. И мы будем знать, что он умирает в сознании, не сожалеет о том, что было, и передает привет.
- И как это очевидно из одного жеста?
- Подумай головой.
А нечего напрашиваться, конечно. Очевидно.
- Это единственный раз, когда он попробовал что-то вам передать? Или я просто не обратил внимания?
- Единственный, насколько я знаю. Но я так внимательно не смотрел.
- А остальные ребята?
- Тоже.
- Странное единодушие...
- Да нет, это нормальный жест в такой ситуации. Если тебя занесет когда-нибудь в госпиталь или в корпус, когда у мальчишек неприятности, не раз увидишь.
И все-таки что-то в этом объяснении продолжало беспокоить интуицию Алистера . Может, он нашел, наконец, нестыковку с "официальной легендой"? Понять бы еще, где она... Особенно учитывая недавние предложения - хотелось бы. Может быть, конечно, с Миэли напрямую это не связано, а просто в фильме камера поменялась и свет иначе падает, да мало ли что может показаться "не так" в записи, где "не так" - просто все... И все-таки.
- Ленни, а можно мне получить доступ к остальным допросам?
- Пожалуйста, - имперец потянулся к его экрану, едва не слетев со стула, потрогал поверхность, пощебетал что-то, пообещал: - Я тебе настрою пленки на их имена, - и вернулся обратно в нормальное положение.
- А как их звали? Кроме Миэли?
- Этани, Дариэль, Тайнир, Риннэ.
Алистер, на всякий случай, записал все это на листе бумаги.
- Спасибо. Остальные команды те же?
- Да, если не хочешь поменять.
- Пока не хочу, спасибо.
Беглый просмотр финала каждой записи показал, что они похожи как близнецы... или даже как имперцы. Дариэль нашел в себе силы улыбнуться перед расстрелом прямо в камеру - его вымученно-веселый взгляд, адресованный, казалось, лично наблюдателю, наверняка преследовал бы того в кошмарах, если бы он был к ним предрасположен. А в остальном... Что-то тут было неправильно, как и в записи с Миэли, но Алистер уже слишком устал, чтобы понять, что именно. Алистер отключил видео, попрощался с еще не разбежавшимися по своим делам соседями и пошел спать в гарантированно пустую в это время суток квартиру девочек. Перед тем, как окончательно отключиться, он успел подумать, что надо бы спросить Гиату и Таишу, не хотят ли они, чтобы он ночевал во дворце и приходил только по договоренности, но дотянуться до передатчика было выше его сил.
Девушки вернулись к утру, растолкали с удовольствием проснувшегося гостя и залюбили до полного непонимания, за что ему такое счастье, попутно уверяя его - в ответ на робкие вопросы, - что счастливы ежедневно заставать Алистера именно в их постели, а если вдруг передумают, так обязательно отправят его спать во дворец, и вообще, неужели же им трудно отвести других любовников, буде случатся, куда-нибудь еще. Спорить было глупо, и он, конечно, не спорил, а за привычно поздним завтраком Гиата потребовала новой сказки. Наученный горьким опытом Алистер рассказал про Белоснежку и семь гномов, по ходу преобразив казнь мачехи в изгнание, попытался и не смог объяснить девочкам, почему во всех его сказках мачехи не любят детей и "зачем они тогда взяли их себе", а также механизм анабиоза главной героини. Еще слушательниц живо заинтересовали гномы, но, выразив удивление по поводу того, с какой стати Белоснежка предпочла принца симпатичным и многочисленным постоянным партнерам, они почему-то вспомнили, что Алистера ждут в храме, и вызвались его проводить.
В этот раз дети устроили попавшему в сети гостю утренник вопросов и ответов, так что лекции не получилось. Похоже было, что старшие дети серьезно подготовились - интересующие их вещи выдавали как исследовательскую работу, так и полное непонимание собственно предмета исследования. От попыток прояснить для малышей концепции обязательного образования, выходных дней, тюремного заключения, презумпции невиновности и психотропных веществ (какая-то скотина привезла в Империю серию классических романов, и отдельные продвинутые малолетки дочитали до "Тернистого пути домой") у Алистера пошла кругом голова, поэтому на вопросе о самоубийствах он объявил перерыв, в общих выражениях сослался на шпионское гнездо и пообещал прийти еще раз. Разочарованные дети все же и не подумали возразить вслух, благодарные воспитатели подарили ему еще ворох одежды и неправильной формы серую полосу, оказавшуюся респиратором, и Алистер, ощущающий себя растлителем малолетних и заодно обманщиком, удрал во дворец с максимально доступной ему скоростью. Как оказалось, он слишком спешил, потому что первой репликой Иверта при виде "коллеги" было: "Что с тобой?" - и все гнездо уставилось в его сторону, ожидая ответа.
- Дети ваши замучили, - проворчал Алистер, пробираясь к столу. Надо было выбрать место у двери; может, там он не был бы так заметен...
- Сам виноват; нашел куда ходить, - фыркнул Райни.
- Я им обещал, - возразил Алистер. - Но да, раскаиваюсь. Вот скажи, Райни, ты знаешь, что такое презумпция невиновности?
- С точки зрения закона считается, что человек невиновен в преступлении, если нет доказательств обратного или если он не обвиняется в антигосударственном преступлении, например, шпионаже, убийстве лиц на государственных должностях или саботаже на военных объектах, - отбарабанил разведчик. Будь его ответ чуть менее автоматическим, Алистер решил бы, что он понял, что сказал.