Наступил вечер по среднегалактическому, наименее искривленному, вселенскому меридиану. Стабилизатор приоткрыл фотоэлементы и с надрывом произнес: Я пил из чаши бытия…
— Было! — опять заорали бродяги.
Стабилизатор упрямо повторил: Я пил из чаши бытия До самого закрытия.
— Ну как? — с жалостью спросил его Бел Амор.
— Девяносто восемь, — пробормотал Стабилизатор.
— Чего «девяносто восемь»? — удивился Бел Амор и попался.
— А чего «ну как», — горестно вздохнул Стабилизатор и опять прикрыл фотоэлементы.
В хоричёском запространстве невидимо взошла Красная Массандра, вечный спутник нашей Вселенной.
Приветствуя ее появление, радостно заржал в дециметровом диапазоне худющий сивый мерин, выпущенный на волю хозяевами-переселенцами пинком в зад, — мерин брел на все четыре стороны, как этот текст, звякая колокольчиком и цокая подковами, подслеповато обходя гравитационные колдобины и не чуя впереди безжалостного вжикания ножиков, востримых сидящими в засаде дезертирами, учуявшими дармовую конину. Сивый мерин вспомнил себя жеребенком, потерял бдительность, и спустили бы с него шкуру на барабан, кабы не спасла его от неминуемой гибели патрульная «ОСа», промчавшаяся мимо, сверкая мощным брайдером, и спугнувшая разбойников.
Это неуловимый адъютант эскортировал к омуту детского врача Велимира Зодиака с неразлучным «Календарем Нечистой Силы» под мышкой и с букетиком фиалок на собственную могилку, которые (фиалки) адъютант, не торгуясь, купил у перекупщицы, торговавшей прямо на перекладине Южного Креста, — старуха перед светопреставлением совсем сказилась и драла за фиалки три шкуры. Адъютант уже не надеялся застать столетнего старичка в живых, но все же разыскал его (еще живущим) в жутком захолустном созвездии Лесного Массива, с помощью дворника поднял его с постели, преподнес фиалки, помог одеться, завязал ему шнурки на ботинках и помчал напрямик по бездорожью под мерзким, но не очень опасным дождем асфальто-бетонных частиц, раскрыв над ним зонтик.
Старик был очень недоволен (ворчал, что Бога, как всегда, нет и что со времен чеховских земских врачей ничего в мире не изменилось), но, обнаружив Бел Амора в таком пиковом состоянии и узнав о возможном приближении конца света, воспрянул духом и сменил свое скверное настроение к лучшему.
— А стул у него был? — первым делом поинтересовался доктор Зодиак и этим вопросом сразу же расположил к себе скептического знахаря Грубиана.
— Не поймем, что с ним стряслось! — доверительно кричал Дженераль детскому врачу в слуховой аппарат. — Всегда был рассудителен и уравновешен, а сейчас хамит, качает права и бросается на людей… не хочу подозревать самого худшего, но взгляните на этот ультиматум… «Буду сотрудничать с правительственной комиссией при условии награждения меня орденом Шарового Скопления 1-й степени…» Требует персональный звездолет, ресторанную жратву, баржу с хлебом, головизор последней марки, необитаемую планету, названную в свою честь, какую-то «пожизненную ренту»… Что это означает «пожизненная рента»?
— В детстве он был не таким, — доктор Зодиак укоризненно погрозил Бел Амору пальцем и принялся разбирать свой латинский почерк полувековой давности.
Какие-то прививки… от туберкулеза, оспы, СПИДа и венерианской чумки… В раннем детстве ветрянка, потом этот случай с оградой и противостолбнячным уколом… В отрочестве болезнь Боткина, которую Бел Амор подцепил на каникулах, исследуя заброшенные лабиринты Плутона… Рост-вес… никаких отклонений от нормы.
ВТОРАЯ ЧАСТЬ
Академический консилиум изучал в это время личное дело и анкетную биографию Бел Амора.
С наследственностью у него, вроде бы, все в порядке.
Мальчик рос и воспитывался в простой интеллигентной семье, каких миллиарды. Его отец — талантливый инженер-путеец Дель Амор-ака, мать Любовь Тимофеевна Амор-Севрюгина, учительница начальной школы. Когда Бел Амору исполнилось двенадцать лет, родители забрали его вместе с бабушкой Галиной Васильевной Севрюгиной на один из островов Галактики Устричного Архипелага, где на протяжении четырех галактических лет вели просветительную работу среди местного племени оборваров, — мать преподавала детишкам линкос и русский язык, космографию и интегральное дифференцирование, а отец прокладывал дороги и ненавязчиво подсовывал аборигенам идею паровой колесницы, ненароком забывая чертежи паровоза на своем рабочем столе. В редкие часы досуга Дель Амор-ака отдавался любимому увлечению: надевал шаровары и ходил по проводам высокого напряжения между опорами линий электропередач, чем окончательно покорил сердца местного населения.
Но потом случилось непредвиденное: племенной колдун Марьяжный Бубен (в общем-то добродушный монстр-оборвар, выходец из Шестимерного Бескозырья) воспылал страстью к бабушке Галине Васильевне, стал неумело свататься, подсылая аборигенов с золотыми безделушками и обещая бабушке зеленую жизнь плюс четыре гарантированные взятки на Семерных Вистах. Дело кончилось тем, что, получив гарбуз вместо расшитых рушников, в припадке эпилептического исступления несчастный влюбленный отважился на самоубийство: собрал в кулак остатки своих инфернальных способностей и, корчась в агонии, вызвал на себя схлопывание пространства — сам погиб, но Устричный Архипелаг навсегда затворил свои створки и ушел на Дно.
Правда, в последний момент бабушку с внуком успели эвакуировать; Галина Васильевна вскоре скончалась в светлом уме и в ясной памяти, отправив внука в профтехучилище СОС (Бел Амору к тому времени исполнилось шестнадцать лет, учиться он не хотел, сбежал, пошел по Миру, потом по Наклонной Плоскости, связался с бесами — но это отдельная история). Возможно, родители Бел Амора до сих пор живы, по связи с ними нет никакой — перестукиваться через свернутое подпространство так накладно, что ни одна правительственная комиссия не даст разрешения потратить целых полторы тысячи эмцеквадратов на поздравление с Новым годом или с Днем ангела.
Значит, пиши пропало.
О дедушке Бел Амора по материнской линии Тимофее Аскольдовиче Севрюгине мало что известно. Дедушка любил говорить: «Человечество смеется над своим прошлым? Значит, пусть человечество смеется». Известно также, что за эти смехуечки деда раскурочили в эпоху Курортизации и отправили по этапу на Черноморское побережье Кавказа — это событие произошло за восемь лет до принятия Закона о Всеобщем и Принудительном Курортном Обеспечении.
О предках-канатоходцах по отцовской линии никаких сведений не сохранилось.
Короче, академические светила, как и предполагал Дженераль СОС, показали свою полную несостоятельность: вместо функций медицинского консилиума они по привычке взяли на себя обязанности контрольно-ревизионной комиссии и военного трибунала… а как еще доказать, что пациент симулирует? Они забрались в дебри служебных анкет и характеристик с целью вывести Бел Амора на чистую воду и окончательно сгинули в этих бюрократических джунглях — лишь иногда на опушку выглядывала чья-нибудь козлиная бородка, стригла ушами, трясла обломанными и пожелтевшими рожками, делала пару жадных затяжек и опять исчезала в шатер перелистывать раздвоенным копытом страницы гроссбухов, выискивая между ведомостью о количестве выданных Бел Амору подштанников и сведениями о его боевых вылетах времен Конфликта у Фанерной Гряды компрометирующий материал, вроде объяснительной записки о невыходе на работу по причине драки в присутственном месте с каким-то пьяным ежиком, в результате чего обоих загребли в каталажку.
Кто из нас не без греха, пусть бросит в консилиум камень.
Впрочем, на это святое дело не хватит и целой баржи с гравием.
Так вот, пока медицинский консилиум перебирал грязное белье Бел Амора, наступила третья ночь великого сидения в омуте — ночь, слегка подернутая дымками от остывавших полевых кухонь с запахом гречневой каши и настоящими котлетами — армию кормили на убой, как перед наступлением. Омут уже успели в три ряда опутать колючей проволокой и выставили оцепление до самого терминала. Мало кто спал в эту ночь: часовые перекликались, корреспонденты резались в карты, ВРИО коменданта в злобе и сдуру загнал в тупик и перемешал там товарняк с бревнами и баржу с пшеницей.