Выбрать главу

— Р-репетируешь генеральское произношение? — спросил я.

Войнович почему-то смутился и ответил что-то неразборчивое.

<ПРИМ. Войнович смутился, но я не обратил на это внимание.

Оказывается, он в самом деле репетировал «р» — в те дни он тоже получил предложение от одной солидной конюшни на генеральскую должность; но он ничего не сказал мне об этом.>

В воскресенье рыб не было, сидели с удочками, как приговоренные. Откуда здесь рыбы?

На этом мои славные последние денечки с грибочками, рыбкой, шашлычками, водочкой и стихами закончились.

Понедельник — тяжелый день, дождило, но и понедельник был неплох, я прожил его по рецепту доктора Вольфа, придумал себе работу: ходил из угла в угол, попивал «нарзан» и продолжал раскатистые тренировки:

— Ехал гр-река чер-рез р-реку, видит гр-река в р-реке р-рак...

И т.д. в том же д.

С лужением глотки дело обстояло похуже — я вскоре охрип и осип и бросил ее лудить. К вечеру я уже был в форме как в прямом, так и в переносном смысле: во-первых, голова прошла, во-вторых, от гарнизонного кутюрье доставили две генеральские формы — парадную и полевую. Я не смог побороть соблазн, примерил и повертелся у зеркала. Долго повертелся. Надо признаться, обе формы были мне к лицу, особенно (к лицу) лампасы на брюках. Мне понравилось. Красавец! <Ударение на «е».> Но больше всего мне понравился ремень — генеральский ремень! Власть, генеральский символ — ремень. Этим ремнем... Председатель Сур обещал подарить мне зеленую пасту «гойя». Где председатель Сур? Дни и часы его сочтены, его с моста в реку Кондратий хватит — раков, крабов и рыб кормить, когда он увидит меня в генеральской форме. Думал ли я в молодости, что когда-нибудь буду править своих «двух близнецов» на генеральском ремне! Думал, конечно. Какой солдат не мечтает. Но с возрастом перемечтал, конечно...

Потом я подшивался — петлицы, погоны, белый воротничок. Тихая мирная воинская работа — подшиванье воротничка. Генеральские полусапоги немного жали. Их следовало разносить, и я решил, что «эх, однова живем», и, как был в генеральской форме, так и пошел по бэ. Вернулся домой поздней ночью и, не снимая формы, упал на постель и уснул.

ЧЕРНАЯ ДЫРА В БЕЛОЙ ТЕТРАДИ.

ОПОЗНАНИЕ В «МЕТРОПОЛЕ». Откуда взялась в белой тетради эта темная запись о «бэ» — одному богу известно. Неужели опять повторился приступ старой болезни, и я опять потерял самого себя? Я мало чего боюсь, но больше всего на свете я боюсь приближения того состояния, той нечистой силы, которая в молодости раздваивала меня — отделяла мой разум от тела, подвешивала его сверху, как дирижабль на веревочке, и оттуда на привязи наблюдала за мной. Говорят, что подобное раздвоение личности испытывают курильщики опиума... к сожалению, не курил, не знаю.

Где я был в ту ночь, что я делал? Ни по каким «бэ» я не ходил, стар я уже для таких походов, да и какие уж там «бэ» в Шишкином Лесу ночью! Я всего лишь походил по коридору, поскрипел генеральскими сапогами и лег спать; но странность состояла в том, что меня таки посетила эта шальная мысль съездить в Метрополию оттянуться; еще более странно, что в гарнизонном ресторане «Метрополь» какой-то никому не известный то ли генерал, то ли подполковник (мундир с погонами подполковника, штаны с генеральскими лампасами) всю эту ночь пил, таскал девок в нумера, орал, что «перед его последним боевым заданием на каждый болт найдется своя гайка», буянил, разбил ногой стеклянную дверь, а когда видел в зеркалах свою рожу, плевал в нее и бил зеркала; сначала за все платил наличными, но за зеркала перевел счет на дженераля Гу-Сина; на гауптвахту его тащить не решились — мол, что еще за боевое задание? — еле спровадили, а утром об этом происшествии доложили бригадному дженералю. Подозрение пало на меня, но я был ни сном, ни духом; я так и сказал дженералю:

— Почерк мой, но это не я.

— Может быть, вы страдаете лунатизмом? — предположил дженераль.

Я понял, на что он намекает — на мою притаившуюся болезнь. Мы спешили в дженеральском лендровере на презентацию к бессмертным, но я настоял свернуть к «Метрополю» и провести опознание, чтобы поставить все точки над «ё». Дженераль только этого и ждал. Свернули, предъявили мою физиономию метрдотелю, и тот разглядывал меня с таким длительным недоумением, что я вдруг почувствовал себя тем шальным подполковником, который ночью вышивал с девками в нумерах.

— Что он там с ними делал — известно-с, — бормотал метрдотель. — У меня все схвачено, сфотографировано и запротоколировано, но фотографии подполковник порвал, а протоколом, извините, подтерся.

И все же метрдотель меня не опознал, хотя и с какой-то странной формулировкой: