Войнович был прав, надо было срочно лечиться, тем более что у Макара завтра был редкий День рождения, и он созывал гостей. Вспомнил, как доктор Вольф лечил Корову, и решил действовать еще круче, по рецепту Войновича стал готовить коктейль «Красное двойное смещение» — помыл тонкий стакан с золотым ободком, пошел к доктору Вольфу, он с сомнением покачал головой, но отлил мне из своей сулеи двести грамм медицинского спирта, потом я пошел на камбуз к шеф-коку Борщу, набрал столовую ложку молотого красного перца и отправился к Войновичу. Я не догадался сразу всыпать перец в стакан, лифт опять не работал, пришлось бережно подниматься по лестнице со стаканом спирта в левой руке и с ложкой перца в правой, стараясь не расплескать и не рассыпать, пока на меня не наехал все тот же арлекин — этот молодой горный козел мчался вниз верхом на перилах, завалил меня, облил спиртом и обсыпал перцем. Материться уже не было сил, я зачихал и заплакал от перцовой пыли, чуть не лопнул от злости. БэА конфузился, извинялся, потом оставил меня в коридоре и побежал со стаканом и ложкой восстанавливать статус-кво. Доктор Вольф взглянул на него волком, но все же — добрый доктор! — опять взялся за сулею и восстановил в стакане спиртовую недостаточность, а шеф-кок Борщ вытер громадный черпак и набрал ему килограмм перца — на, бери, не жалко; к тому времени весь коридор провонялся спиртом, и я продолжил свой путь со стаканом — мокрый, грязный, больной, чихающий и слезящийся. Войнович опять скучал после ужина, лежал на диване, смотрел в потолок. Початая бутылка «Соломона» на подоконнике, носки на томике Анатоля Франса, тренировочная фуфайка на полу... Я поставил стакан на стол.
— Ну и видос у тебя, — сказал Войнович. — Где ты валялся?
— Упал в коридоре.
— Не упадешь — не поднимешься! — философски заметил он. — Упаковался уже? (Войнович имел в виду не чемоданы.)
— Нет, я трезвый.
— А в морду никому не надо дать? — продолжал допытываться он. — Кто это тебя так вывалял?
— Это экологическая катастрофа, никто не виноват. Ты лучше на себя визуально посмотри. Что с тобой, Тиберий?
— Ясности хочется, — вздохнул он.
— Какой тебе ясности, Тиберий? Чего тебе не хватает?
— Понимания жизни. Четкой философии. Ясной программы. Минимум-максимум.
— С этими делами не ко мне, а к Лобану.
— Лобан — монах от футбола, он нас всех под монастырь подведет, — зашептал Войнович, глядя мне в глаза. — Вся эта ваша затея плохо закончится. Войнухой, инфляцией, голодомором. Или еще чем похуже.
— А ты как думал? Жизнь — она всегда плохо кончается. Такова она.
— Я тебя предупредил. Но ты меня не понял. Ты — кто?
<«Ты — кто?» было спрошено очень серьезно.>
— Ты знаешь, кто я.
— Да, я знаю. Ты уже руководитель всего Проекта. Но почему — ты?
«Он еще не знает, что проект назван ПРОГЛОДом», — подумал я и ответил:
— Потому что я дал согласие.
— Я знаю, кто ты. Ты — Посторонний Наблюдатель. Тебе все по...
— Я — больной посторонний наблюдатель.
ПОДОЗРЕВАТЬ ВСЕХ.
МОИ НАБЛЮДЕНИЯ ЗА САМИМ СОБОЙ. «В самом деле, а ты кто такой? — строго спросил я у себя. — Что ты тут делаешь? Нет, ты скажи: кто ты такой, чтобы всех подозревать?» — «Я — Главный тренер». — «Да какой из тебя тренер?! Даже ВТЫК не смог закончить!» — «Но диплом получил». — «Не получил, а дали. Войнович прав — ты и есть тот самый Посторонний Наблюдатель». — «Шпион, что ли? Кто же меня завербовал, и откуда я взялся?» — «А ты вспомни».
Посторонний Наблюдатель — назовем его Кривой Кондратий — безусловно, тихо радовался, подслушивая наш разговор. Войнович долил мне в стакан из маленькой заветной бутылочки чайную ложечку церковно-сладкого темно-красного «кагора», разболтал и перекрестил содержимое, я медленно выпил этот гремучий коктейль, вернулся к себе, принял душ, завернулся в верблюжье одеяло и стал ожидать красного смещения. Оно настало — я попал в черно-красную дыру, внутри горела реакторная жара, снаружи бил озноб, зуб на зуб не попадал. Что-то снилось нехорошее, черно-красное, траурное, не помню. (Потом вспомнил — мне снился Кривой Кондратий — черный человек без лица, с багрово-пылающей полированной лысиной, как у председателя Сури'Нама, но по галстуку я знал, что это был Б@гатенький Арлекино. БэА правил на солдатском ремне с пастой «гойя» бритву «два близнеца» и предлагал мне — губ тоже не было — побриться. Я убегал, он догонял, размахивал бритвой, потом мне обожгло горло.) Наступило утро Кривого Кондратия. Легче не стало, наверно, с перцем переборщил. Поднялась температура, болело горло, не мог глотать, доктор Вольф определил какую-то детскую свинку, приписал компрессы и постельный режим. Макар обрадовался, вытащил бутылку «Соломона», щелкнул себя по горлу и сказал: