Я оглянулся. Действительно, доктор Вольф уже был здесь со своим докторским саквояжем.
— Я и не заметил, как вы вошли.
— А я не входил, — ответил Вольф. — Я стоял за портьерой и наблюдал за вами.
— Можно, доктор? — спросил дженераль.
— Думаю — да.
— Может быть, взять с него подписку о том, что мы не несем ответственности за его... мм... возможное психическое расстройство?
— Думаю — нет.
— Кто ему скажет — я или вы?
— Думаю — вы. А я на него посмотрю.
— Хорошо. Сделаем, как доктор приписал, — сказал дженераль. — Этого ночного подполковника зовут... подполковник Бел Амор.
КАК ДОКТОР ПРИПИСАЛ. Наступила томительная пауза.
— Ну, я пошел на крышу, а вы тут без меня разбирайтесь, — сказал дженераль Гу-Син, по-отечески потрепал меня по плечу, по-дружески ткнул меня кулаком в живот и, прикрыв дверь, оставил нас наедине с доктором.
Птички чирикали за окном. Какие-то зяблики. Прилетела удивленная зеленая муха и присела на мою порезанную щеку. Наверно, щека пахла кровью. «Откуда мухи и зяблики на такой высоте?» — подумал я и уныло спросил доктора:
— У меня опять... расщепление личности?
— Нет. Вы в порядке.
Я обрадовался:
— Мы с этим подполковником тезки и однофамильцы, что ли?
— Нет, — сказал Вольф. — Он — это Вы. <«Он» и «Вы» доктор сказал с большой буквы> А Вы — это Он. Вы оба — одно и то же лицо. Но однажды ваша дорога раздвоилась в пространстве—времени. Знаете, есть такой предупредительный дорожный знак — «дорога раздваивается». Вы с ним последствия этого раздвоения.
Я всматривался в фотографии БэА. Лицо было очень знакомое. Это лицо я видел в зеркале лет двадцать пять назад.
— Та-ак... — сказал я.
Лицо на фотографии было моим лицом в молодости — выбритое и прическа набок.
— Н-да, — сочувственно сказал доктор. — Я вас хорошо понимаю. То есть, я себя хорошо понимаю. Я бы тоже в такой ситуации сказал: «Та-ак!» Мы с дженералем опасались этой ситуации...
— Это самое...
— Что?
— Та-ак... вы что-то говорили про дорожные знаки...
— Я не уверен, что я смогу вам толком объяснить то, что с вами произошло.
— Ну, попробуйте.
— Вы ведь не изучали ВТГД?
— Это что?
— Всеобщая теория глобальной диффузии.
— Я университетов не заканчивал.
— Да, знаю. Вы закончили СПТУ по специальности «сантехник». А вот ваш... м-м... двойник... закончил академию Генерального штаба.
Я поднапрягся и припомнил:
— Нам преподавали общую теорию относительности, — конечно, в нужных для сантехника пределах. Мне запомнился «например» о двух близнецах — один из них улетает в космос с субсветовой скоростью и, когда через два года возвращается, то застает своего брата глубоким старцем. Наш случай из этой области?
— Для нашего случая пример с братьями не точный, приблизительный. Эйнштейновская ОТО является лишь небольшой частью ВТГД. Случай с близнецами возможен на медленных околосветовых скоростях, а здесь у нас расщепление личности на два самостоятельных объекта. Я консультировался у Лон Дайка и Капельцына. Они сказали: такое бывает, наверно. Такое должно быть. Когда создавалась наша Вселенная, сказали они, неизбежно возникала и другая, ей равновеликая, но только из антивещества. При соприкосновении вещество и антивещество аннигилируют и превращаются в энергию. Не представляет труда подсчитать, что при этом один миллиграмм вещества дает взрыв энергии, эквивалентной взрыву Сверхновой. <Я не уверен, что верно цитирую доктора Вольфа; возможно, несу какую-то дичь от его имени.> Вполне достаточно, чтобы разнести нашу Галактику вдребезги. Такое случается, сказали они. Но теория относительности не учитывает влияния псевдо-пространств и разрывов в обычном пространстве—времени. В вашем случае сработал обратный эффект — раздвоение или расщепление одной индивидуальной Вселенной. С этого момента ваша дорога раздвоилась, вы разошлись, как в море корабли, и начали жить самостоятельными жизнями. Катамаран разъехался.
— С какого такого момента?
— Я вам напомню.
ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ.
ГРАНИЦА С НЕЙТРАЛЬНОЙ ПОЛОСОЙ. Сейчас я провожу в «Отчетах» резкую (спиртовыми чернилами) границу между тем, что я писал до сих пор, и тем, о чем буду писать в дальнейшем. Вот она:
На эту границу указал мне академик Тутт, когда дочитал «Отчеты» до этого места, и я ему глубоко благодарен. Он сказал, что все то, о чем я до сих пор писал, было действительным, реальным, и если и ошибочным, то эти мои личные ошибки, если они ненамерены, тоже происходят из реального, а если намерены, то все равно реальны и останутся на моей совести; все то, о чем я буду писать дальше, уже не будет ошибками, потому что мы вступили в область неизвестного, неопределенного, непонятного, это может не соответствовать действительности и даже может вообще не существовать.