МАДЕМУАЗЕЛЬ БЕЛЬ АМОР. (Обида на лице французской женщины.)
ВЕРМУТ ФОН ШНАПСВАЙТХОРС. (Напряженно разглядывает в подзорную трубу остров Змеиный.)
Стук каблуков и четок, напоминавший клацанье зубов, переходит в зубовный скрежет.
БЫЧКИ. (Перестают дрейфовать в Одессу и группируются у острова Змеиный, как рыбки-лоцманы перед рылом тигровой акулы.)
ВЕРМУТ ФОН ШНАПСВАЙТХОРС. (Грубо отталкивает мадемуазель Бель Амор и отдает какой-то приказ господам офицерам. Судя по жестам: все по местам! с якоря сниматься!)
МАДЕМУАЗЕЛЬ БЕЛЬ АМОР. (Плачет навзрыд. До глубины души оскорблена в лучших чувствах. Чтобы черт морской побрал этих военно-морских мужланов!)
ОСТРОВ ЗМЕИНЫЙ. (С пушкинским островом Буяном что-то происходит... Он просыпается... Получает долгожданную свободу и независимость, приходит в движение, плывет, клацает зубами... Хребет Буяна, поросший молоденьким леском, оказывается хребтом проснувшегося гигантского чудовища, похожего на лох-несского плезиозавра, но раз этак в тысячу больше и страшнее. Как можно больше и как можно страшнее! Чтоб страшно было!.. Еще больше!.. Еще страшнее!.. Открывается страшнейшая зубастая пасть, способная заглотить целый авианосец...)
Занавес опускается.
Раздается СЛОВО: — AM!
В небе суетятся осиротевшие «Фантомы» и «Миги». Во чреве чудовища на палубе авианосца «Уиски» духовой оркестр Военно-морских сил США еле слышно исполняет «Глори, глори, алилуйя».
На хребте ублаготворенного и опять уснувшего на тысячелетия острова Буяна-Змеиного поднят военно-морской купальник французского Иностранного легиона. Под ним в заброшенной зоне лежит счастливая обнаженная мадемуазель Бель Амор. Солнце страстно ласкает ей грудь, бедра, ягодицы, плечи, руки, ноги и что там еще есть у прекрасных француженок.
Занавес опускается.
Киев, 1992, 1997
НЕДОСТАЮЩЕЕ ЗВЕНО,
или
ВТОРАЯ СМЕРТЬ ИНСПЕКТОРА БЕЛ АМОРА
Инспектор Бел Амор разглядывал найденную на Марсе окаменевшую человеческую челюсть, которую он без спросу одолжил, а попросту, спер из Палеонтологического музея, и чувствовал себя, как герой фантастического рассказа, брошенный автором на произвол судьбы. Бел Амор и сам когда-то пописывал фантастику и даже напечатал один рассказец в научно-популярном журнале, но жизнь иногда подсовывает такие сюжеты, что никакому фантасту не снились. Какой он, к черту, инспектор, и какой он, к бесу, фантаст? Дело в том, что позавчера Бел Амор показал эту челюсть своему дантисту, и тот лишь в изумлении развел руками: зубы и пломбы найденной на Марсе человеческой нижней челюсти были идентичны зубам и пломбам нижней челюсти Бел Амора. Дантист провел экспертизу, узнал свою работу и подписал медицинское заключение.
Сейчас Бел Амор не знал, что с этой челюстью делать — вернуть ее в музей или...
Что «или»?
Бел Амору не нравилось это странное липкое слово с двумя «и» по краям и «л» в середине. Или. В этом слове не было позвоночника, оно походило на маленькую амебу.
Вчера он пытался советоваться с коллегами из Службы Охраны Среды (СОС), но те разглядывали пространство за его спиной, отмечали, что палеонтологические курьезы не по ихнему Ведомству и советовали Бел Амору обратиться все к тем же писателям-фантастам.
«Идея для фантастического рассказа неплоха, — говорили коллеги, — но где ударная концовка? А без ударной концовки никак нельзя. Очередной сюжет о жизни на Марсе? Жизни на Марсе нет, не было и не будет».
Бел Амор уже начал нервно оглядываться. Его раздражал даже собственный робот Стабилизатор, который уже ни на что не годился, кроме как бесшумно ходить по пятам и записывать мысли, произнесенные вслух, — т.е. превратился в обычного домашнего секретаря, умеющего к тому же подметать, жарить яичницу и произносить по телефону дежурные фразы: «Хозяина нет дома. Что ему передать?»
«Моя челюсть не может принадлежать никакому музею, — записал Стабилизатор бормотанье Бел Амора, ходившего из угла в угол. — Челюсть — это больше чем личная собственность. Челюсть — это неотъемлемая часть моего тела, как руки или ноги».
Бел Амор не мог жить дальше с такими сомнениями.
«Дальше так жить нельзя», — решил он, завернул свою нижнюю челюсть в носовой платок и отправился в Палеонтологический музей на прием к самому Адмиралу.
Это академическое светило было похоже на пирата на пенсии — отбушевавший белый карлик без левого глаза, с парализованной левой рукой и протезом вместо левой ноги. Полный рот золотых зубов. Когда Адмирал улыбался очередному восходу Солнца, зубы сверкали и улыбка получалась ослепительной. Фамилия у него давно отмерла за ненадобностью, и все называли его Адмиралом. Говорили, что свои ранения он получил еще в юности, в Африке, на раскопках какого-то очередного недостающего эволюционного звена, подравшись с диким львом из-за каких-то древних костей. Зверю тоже не повезло — полузадушенного льва долго держали в реанимации, а потом по инвалидности боялись отпустить на волю.