Боясь костра или человека, птицы удерживались от бивака на почтительном расстоянии, образуя большой свободный полукруг. Я приблизился к тому месту, где утки были совсем близко к берегу, но они, не обратив на меня внимания, продолжали свои немудрые занятия. Иду к костру и возвращаюсь с леской и кусочком жирной медвежатины. Привязав мясо, закидываю его в озеро. При взмахе руки и всплеске мяса мои пернатые соседи вздрогнули, пустились было в рассыпную, но убедившись, что опасности нет, скоро успокоились и занялись своими делами.
Минуты через две конец лески дернуло и потянуло в озеро. Наматывая на руку нить, вместо мяса я притянул к берегу испуганную и удивленную крякву. Утка закричала, и все пернатое царство с шумом и плеском удалилось в ночную черноту…
Прохладный утренний ветерок очистил озеро от пелены тумана, а золотистая заря обещала смениться ясным погожим днем. Добывая завтрак, пернатые опять укрыли озеро говорливыми стаями, посвистывая крыльями, совершали утреннюю прогулку в воздухе, делая широкие круги над водою. И вдруг озеро вздрогнуло и зарокотало от ударов тысячи крыльев. С быстротой молнии пернатые валом мчались к зарослям по воде и над водой, оставляя за собой серое облако водяной пыли.
Приподняв голову и оглядывая берег, я увидел виновника всеобщего переполоха. Метрах в ста от меня у самой воды спокойно стоял огромный медведь - двойник убитого мною зверя. Он несколько секунд глядел на оседающую водяную пыль, потом самодовольно рявкнул, словно одобряя случившееся, и не спеша пошел в воду. Я пополз к кусту и оттуда наблюдал за мишкой. А он уже нырял, фыркал и хрюкал далеко от берега, переворачивался вверх животом, становился на задние лапы, как бы измеряя глубину, и все больше удалялся от берега, приближаясь к зарослям рогоза. Минут через двадцать его мохнатая голова уже скрылась в камышах и только по движению стеблей было видно, где гуляет таежный хозяин. Из камыша послышался предсмертный крик утки, закричал гусь. Стало ясно, что мишка разоряет гнезда, безжалостно уничтожая хозяев, прилетевших за тысячи километров, чтобы вырастить детенышей в этом тихом прекрасном крае, на своей родине.
Обратно к каменной пещере я плыл у противоположного от скал северного берега. Двухметровые стебли рогоза с бурыми бархатистыми султанами напомнили детство. Не один раз плакали наши школьные подруги, когда мы, озорные мальчишки, распушив султан, осыпали их серовато-белым "дымом". А кому неизвестны мягкие маты, прочные корзины и канаты из листьев рогоза? В сибирских колхозах его листья силосуют на корм скоту, превращая этого "дикаря" в молоко и мясо. Пухом из султанов украшают и утепляют окна в городах и селах, а жители тайги нередко набивают им подушки.
Я подплыл поближе к зарослям рогоза, чтобы нарвать султанов для подушки. За стеблем потянулось из воды толстое мясистое белое корневище. И тут вспомнилось, что из этих корневищ можно сделать муку и выпекать хлеб, что в сухом корневище, как и в пшеничных зернах есть крахмал, белки, сахар и почти столько, сколько в обыкновенной пшеничной муке. А я третий месяц живу без хлеба!
За час я загрузил свой плот корневищами и, осматривая дно, направился к пещере. Солнце стояло уже высоко, но с поверхности воды еще улыбались не спрятавшиеся в воду от солнца белые кувшинки и удивленными глазками провожали плот цветы стрелолиста.
В юности многие девушки напоминали мне разные цветы. И я в шутку, а то и всерьез, называл их не по именам, а названием цветка, на который, казалось, девушка была похожа. Так, одну я называл Георгиной, другую - Гвоздикой, третью - Ромашкой. Ребята посмеивались, а потом сами называли подруг новыми именами, так и закрепившимися до окончания техникума. Девушки отзывались на свои новые имена с довольной улыбкой, а те, которым цветов не хватило, обижались на мою ненаходчивость. Обиделась и наша отличница Галя. Ее всегда какие-то удивленные карие глаза и вправду не напоминали мне ни одного цветка.
Как-то мы катались с Галей в лодке на нашем заболоченном пруду. У берега торчали из воды толстые, словно вылитые из воска, блестящие пикообразные листья и среди них подымались редкие султанчики лиловатых цветов стрелолиста. И тут мне показалось, что на меня смотрят с султанчиков удивленные глаза Галины. Вот уже цветы позади, а глазки, поворачиваясь, следят за мной, не переставая улыбаться удивленной улыбкой.
- Галя! Да ведь у тебя глаза стрелолистные. Так и буду звать - Стрелолистик! - обрадовался я находке.
Но глаза девушки в ответ на мои радостные восклицания налились обидой.
- Брось глупости! - ответила она сквозь нахлынувшие слезы. - Причаливай к берегу.
Я начал рассказывать Гале о красоте цветков этого растения, о том, что на его корнях растут небольшие клубни и в Китае на болотистых местах выращивают стрелолист, получая до сорока тонн клубней, заменяющих картофель. Но девушка не слушала моих объяснений. Она сидела ко мне спиной, а когда лодка ткнулась носом в илистый берег, не простившись, убежала домой.
Непрочитанная тогда мною "лекция" пригодилась теперь самому.
К ужину я приготовил вкусный "картофельный" суп с рыбой, слегка пахнущий тиной и горохом. А мысли о возможности состряпать еще и лепешки вызвала такое сильное желание поесть хлеба, что я, позабыв об отдыхе, тут же взялся за работу. Уже к двенадцати часам ночи я вынул из булыжной печи высушенные хрустящие кусочки корневищ рогоза и, размолов их в муку на гладком камне, к рассвету испек первые лепешки. Трудно вспомнить, что в своей жизни я ел вкуснее этих поджаренных на медвежьем сале и никак не желающих сохранять приданную им форму, рассыпчатых рогозовых лепешек! А на заре опять вышел в озеро продолжать поиски машины.
К концу пятого дня мытарств по озеру с чувством горького разочарования возвратился к шалашу. Позолотившая тайгу вечерняя заря еще не принесла прохлады, и дневной зной цепко держал за землю. От усталости и зноя подкашиваются ноги, дрожат руки и все тело просит отдыха, а раскаленный мозг неотступно сверлит вопрос: где же самолет?
И я понимаю, что не смогу уйти отсюда до тех пор, пока не найду машину, где и в каком бы виде она ни находилась. Сколько времени и как придется ее искать - не хотелось об этом сейчас думать, каждый мускул, каждый нерв требовал покоя.
Даже прорытая лисой дыра в крыше шалаша и пропажа большого куска медвежатины не вызвали возмущения, и я с чувством тупого безразличия повалился в постель.
ФАТА-МОРГАНА
16-го августа в субботу, взяв трехдневный запас мяса и соли, отправился на поиски самолета за озером. За прошедшие восемь дней "отдыха" собирал и сушил ягоды лесной клубники, которых даже после града было очень много; сушил грибы и корневища рогоза, молол муку, выпаривал соль и приводил в порядок остаток мяса. Словом, у меня теперь столько продуктов, что даже самая запасливая хозяйка не нашла бы в них недостатка. Для лучшей сохранности "овощей" и мяса вырыл в стене обрыва хранилище в виде большой ниши и, обложив его корьем, сложил туда клубни стрелолиста, все мясные продукты, больше пуда муки и, подумав, положил также самородки золота.
"Из дому" я вышел в десять утра. Воздух уже так накалился, что даже под пологом многоярусных елей и широкоголовых сосен не чувствовалось прохлады. Оранжеватые рыжики и синеголовые сыроежки, томясь в горячем воздухе, издавали приятный грибной запах, дразнящий аппетит, так и просились в кузовок. Вековые деревья, словно отдохнувшие за ночь гвардейцы, встали стеной над марью, готовые броситься в атаку на безжалостное солнце. В густых кронах их сидели не по сезону одетые распаренные притихшие белки, умолкли говорливые кедровки и пискливые кукши.
И кажется, что вот сейчас разрежет застывшую тишину бодрый гудок паровоза, застучит колесами поезд, а в голубую высь со звонким рокотом взлетит серебристая птица. И проснется другая, кипящая жизнью тайга… С дикой сибирской красотой переплетается новая могущественная красота созданная руками и разумом человека. Но идут часы, и ничто не будит полудрему зеленого простора.