Затем шло описание подарка Отеро, история яхты и все подробности вчерашней ночи.
С этого дня газеты стали регулярно публиковать подробности следствия. Вскоре публику известили, что следы громилы найдены в городке Чугуеве Харьковской губернии.
Что же касается Фрейберга, то он только и делал, что писал эти небылицы и отправлял их каждый день в градоначальство, чтобы они попали репортерам. Само следствие он временно прекратил и ограничился лишь тем, что установил над магазином Федорова самый строгий, тайный надзор, и даже, с согласия хозяина, поместил одного из сыщиков в сам магазин приказчиком.
Но это не дало никаких результатов.
Однажды, когда Пиляев сидел у себя в комнате, Фрейберг зашел к нему.
— Ну, что? — спросил Пиляев. — По лицу вижу, ты принес какую-то новость.
Сбросив легкое пальто, Фрейберг поздоровался с товарищем.
— Ты угадал, — ответил он, садясь на турецкий диван. — Есть новость.
— По Федоровскому делу? — с живостью спросил агент.
— Не совсем, но касается его. Вчера вечером мне удалось, наконец, точно установить, кому ранее принадлежал бриллиант, подаренный испанке.
— Ну!
— Его в числе прочих драгоценностей похитили семь месяцев назад из магазина Блеттера…
Пиляев широко открыл глаза:
— Но… как удалось узнать это?!
— Очень просто, — небрежно ответил Фрейберг. — Этот камень чистой воды и большой величины, а на одной из его граней есть еле заметная трещина. Ювелиры прекрасно знают малейшие дефекты своего товара, и мне почему-то пришло в голову обратиться сначала к тем из них, кто был хоть раз обворован за последние два года, то есть за то время, когда в Москве и Петербурге особенно участились грабежи и кражи именно в ювелирных магазинах. Таких магазинов, не считая Федоровского, оказалось в Петербурге три. За два года в них похищено драгоценных камней на двести семьдесят четыре тысячи.
— И там признали камень? — спросил Пиляев.
— Да. Его признали именно в магазине Блеттера. По книгам продажная цена этого камня тысяча шестьсот рублей. Но самое важное то, что теперь я знаю: кражи у Блеттера и у Федорова совершило одно и то же лицо.
— Каким образом?
— При краже у Блеттера громила, как и у Федорова, отличился тем, что исковеркал массу золотых и серебряных изделий, не унеся их с собой. Он взял лишь камни и самые ценные бриллиантовые, изумрудные и рубиновые вещицы.
— Черт возьми, вот это важно! — воскликнул Пиляев.
— Да, это открытие несколько облегчает нам работу: поймав громилу, мы получим в руки виновника не одного, а нескольких преступлений.
— О, если бы нам удалось выловить эту шайку! — воскликнул Пиляев.
— И ведь подумать только, негодяй целый вечер сидел чуть не рядом с нами в кабинете! — усмехнулся Фрейберг. — Простая, маленькая случайность — и он уже был бы в наших руках.
— Да, — согласился Пиляев. — Познакомься мы с цыганкой Шурой двумя часами раньше и пролюбезничай он в кабинете с Отеро часом больше, он уже сидел бы там, где ему по справедливости давно нужно было бы сидеть.
— Ну ничего… — пробормотал Фрейберг, — с завтрашнего дня я поставлю ему еще одну ловушку. Если он читает газеты — а в этом я не сомневаюсь — то он, вероятно, от души хохочет над нами. Ведь, судя по газетам, его ищут в Чугуеве, и он чувствует себя прекрасно и преспокойно в Петербурге.
— Что же вы хотите предпринять?
— Весь свой замысел я основываю на том, что негодяю необходимо возможно выгоднее реализовать то, что он награбил, — ответил Фрейберг. — Но пока я не скажу вам ничего. Возможно, что в этой попытке я снова потерплю неудачу, так по крайней мере нечего заранее праздновать победу.
IX
Дела бриллиантщика Федорова, видимо, так сильно покачнулись из-за грабежа, что в торговом мире с каждым днем все настойчивее стали поговаривать о неминуемом близком банкротстве фирмы. Сам Федоров ходил мрачнее ночи, почти ни с кем не разговаривал и все время проводил за торговыми книгами и в писании писем. Но вот, наконец, пробил его последний час.
Когда в один прекрасный день петербуржцы взяли утром в руки газеты, они прочли, что банкротство Федорова — факт уже совершившийся. Купеческий суд признал Федорова несостоятельным должником, и на оставшееся имущество была назначена ликвидационная комиссия.
Вскоре после этого почти во всех, газетах появилось объявление о том, что магазин Федорова сдается в аренду, а товар продается с аукционного торга. По всем вопросам относительно аренды и товара рекомендовалось обращаться к одному из членов комиссии, который целый день находился в магазине.
Прошло еще несколько дней. За это время магазин посетили несколько местных и приезжих купцов, желавших поставить ювелирную торговлю на уже насиженном месте. Все они хотели занять именно это место, а, если можно, купить и фирму.
Благодаря этому цена на магазин возрастала, и ликвидационная комиссия решила сдать магазин и фирму с торгов.
В день распродажи в магазине собралось около десяти человек. Аукцион вещей был назначен на вторую половину дня, поэтому мелкая публика еще не явилась.
— Сдается магазин. Арендная цена в год — двенадцать тысяч! — объявил оценщик.
— С рублем, — крикнул молодой, прилично одетый купец.
— С двумя! — пробасил другой голос.
— Десять! — хладнокровно набавил седой, высокий купец в золотых очках.
— Двенадцать тысяч десять! — крикнул оценщик.
— Одиннадцать!
— Пятнадцать! — горячился молодой купец.
— Двадцать! — спокойно продолжал набавлять старик.
По мере того, как торг продолжался, страсти и азарт разгорались все больше. Через полчаса сумма дошла до тринадцати тысяч рублей. Надбавки делались все крупнее.
— Тринадцать тысяч пятьсот!
— И пятьдесят!
— Тринадцать шестьсот.
Скоро сумма перевалила за шестнадцать тысяч.
Семеро отстали, и теперь торговались только трое.
— Шестнадцать тысяч сто! — объявил оценщик.
— Чтобы замирить, семнадцать тысяч! — хладнокровно произнес старик.
— Черт! — пробурчал молодой купец, весь вспотевший от волнения. — И десять!
Третий пожал плечами и отошел в сторону.
— Прямо, можно сказать, из одного азарту лезут, — заговорили все разом. — Разве при таких платежах можно что-нибудь выручить. Это, выходит, двенадцать за помещение и пять за разоренную фирму!
— Восемнадцать! — Это опять старик.
— И десять! — свирепо рявкнул молодой.
— Двадцать тысяч, — почти равнодушно произнес старик.
Молодой купец, казалось, стал в тупик.
Но когда оценщик повторил цифру второй раз, он махнул рукой.
— И десять! Не уступлю! — упрямо крикнул он.
— Двадцать пять! — старик был непреклонен.
— Просто с ума сошел! — зашептали в толпе. — Набавляет по пяти тысяч.
Молодой купец зло сплюнул, побагровел и отвернулся.
— Двадцать пять первый раз! — начал считать аукционист. — Двадцать пять — второй раз!.. Двадцать пять — третий! — и стукнул молотком по столу.
Седой старик степенно подошел к столу и, достав объемистый бумажник, принялся отсчитывать деньги.
X
— Пойдем-ка, дружище, прогуляемся, — предложил Фрейберг неделю спустя после аукциона, входя в комнату Пиляева.
— Куда? — удивился тот. — Посмотри, как скверно теперь в городе! Пыль, ремонт…
— Ну, это ничего. Я хочу доставить тебе маленькое, неожиданное удовольствие.
— В чем дело?
— Я же сказал «неожиданное»! Ты хочешь, чтобы я заранее разболтал тебе все? — усмехнулся сыщик.
— И правда! — рассмеялся Пиляев.
Вдвоем они вышли из квартиры и пошли по направлению к сыскному отделению.
— Мы идем в сыскное? — недоуменно спросил Пиляев.
— Да, мне нужно отдать кое-какие распоряжения. Кстати, не забыли ли вы захватить револьвер?