— Я хотел вас сам просить об этом.
— Так слушайте! — начала красавица. — Я никогда не видела раньше сеньора Перлипини и познакомилась с ним вчера. Он расположился один в ложе закрытого театра, рядом с которой я сидела. Когда он заговорил со мной, я ответила. Потом мы заняли кабинет, пригласили цыган, и он при всех предложил мне этот камень за то… чтобы поехала с ним прокатиться. Мы поехали на Стрелку. Там его ждала прехорошенькая яхточка с маленькой уютной каютой, похожей на гнездышко. Матросов было двое. В каюте быстро был накрыт стол, поданы вино и фрукты. Отчалив от берега, мы понеслись под парусами по взморью. В каюте было очень уютно, она словно нарочно создана для любви, и мы… мы провели в ней время до восьми часов утра…
— Не говорил ли он вам чего-нибудь особенного? Не рассказывал ли что-нибудь про себя? — перебил сыщик.
— Почти ничего, — ответила испанка. — На мои расспросы он отвечал, что имеет в Неаполе ювелирный магазин, каждый год путешествует, совмещая дело с отдыхом, и теперь приехал в Петербург по делам на целое лето.
— Он, вероятно, назначил вам свидание?
— Нет. Я сама вызвала его на это, но он отмалчивался и лишь под конец сказал, что кутит последний день и что с сегодняшнего дня возьмется серьезно за дело, потому видеться с ним мне будет невозможно.
— Не давал ли он вам свой адрес?
— Нет.
— Где же вы высадились?
— На маленькой пристани в Ораниенбауме. На прощание он сказал, что в память об этой ночи дарит мне свою яхточку.
— Он оставил ее вам?
— Нет. Он сказал, что я могу получить ее сегодня после обеда от лодочника. При мне он вызвал его и сказал, указывая на меня: «Я покатаюсь и оставлю эту яхту у тебя, а после обеда за ней заедет эта барыня, и ты передашь яхту ей». На берег скоро приехал автомобиль с шофером, и мы расстались. Уезжая, я видела, что яхта, на палубе которой стоял Перлипини, отчалила от берега. Вот все, что я знаю.
— Еще одна просьба, — проговорил сыщик, все время слушавший рассказ с большим вниманием.
— Пожалуйста.
— Позвольте мне унести с собою этот бриллиант.
Испанка, казалось, колебалась. Но сознание, что она имеет дело с полицией, наконец, взяло верх над жадностью.
Получив камень и пообещав принести его через несколько дней, Фрейберг простился с испанкой и вышел на улицу. Пиляев с грустным лицом уже ждал его.
— Ну, что? — спросил король сыщиков.
— Провел! — с отчаянием махнул рукой тот.
— В чем дело?
— Опоздал. Вместе с двумя агентами мы стали звонить во все гаражи. Наконец, дошла очередь и до каменноостровского. Оказалось, что этот автомобиль взят там напрокат, но лицо, бравшее его, сдало десять минут назад.
— А шофер?
— За руль сел сам господин, бравший автомобиль.
— И ему дали?
— Да, потому что он оставлял в залог две тысячи рублей, которые и получил обратно, как только сдал автомобиль.
— Чертовски просто и умно! — воскликнул Фрейберг. — Запомнили ли они, по крайней мере, его лицо?
— Говорят… Да, впрочем, вы же сами видели его!
— Правда. Ну, если тут не удалось, так попытаемся в другом месте, — в раздражении произнес Фрейберг.
Он кликнул извозчика, и оба сыщика, сев в пролетку, приказали везти себя на вокзал.
Через полтора часа они уже вышли на дебаркадер ораниенбаумского вокзала и, не теряя времени, почти бегом, спустились к берегу моря.
— Если он только сдержит слово, то приведет свою яхту сюда, — сказал Фрейберг, выходя на берег.
— Вон там стоит какая-то яхточка с каютой, — пробурчал Пиляев, всматриваясь в берег. — Уж не его ли? В таком случае мы снова опоздали!
Со смутным предчувствием новой неудачи сыщики направились к одной из лодочных пристаней, недалеко от которой качалось на якоре изящное парусное судно.
На окрик Фрейберга из будки вышел сам лодочник.
— Чья это яхта? — обратился к нему сыщик.
— Барыни одной, — ответил лодочник. — Намедни они катались с барином, потом барыня уехала, а барин — снова в море.
— А когда он опять приехал?
— Давно уж. Один-то он не более двадцати минут катался. Причалил, велел отдать яхту после обеда барыне, да и ушел с матросами. Минут через двадцать опять заходил. Веселый такой. Велел передать барыне записочку и ушел.
— Ну, так вот что, мой милый, — произнес Фрейберг, показывая лодочнику свое удостоверение. — Мы из сыскного отделения. Дайка сюда это письмо.
Оторопевший лодочник бросился в свою каморку и быстро возвратился, неся в руке изящный конверт. «Синьорине Отеро» — стояла надпись. Вскрыв конверт, Фрейберг громко прочел: