В это время к ним подошел Пиляев с двумя городовыми.
Передав городовым женщину и приказав арестовать ее сына, Фрейберг кивнул Пиляеву, и они вышли из погреба. Осмотр жилого помещения ни к чему не привел.
— Нет ли следов во дворе? — предположил Пиляев.
— И правда, — согласился Фрейберг.
Они вышли во двор и, пригнувшись к земле, стали искать следы.
— Вот! — выкрикнул вдруг Фрейберг.
След маленькой ноги ясно отпечатывался на снегу около закрытого на замок курятника.
— А ну-ка, ломай! — крикнул сыщик.
Под напором дюжих плеч Пиляева дверь с шумом рухнула.
Войдя, согнувшись, в заброшенный, по-видимому, курятник, Фрейберг приложил палец к губам, и оба сыщика замерли на месте, прислушиваясь.
Вдруг словно отдаленный плач раздался где-то под ними.
Бросившись на землю, оба сыщика прильнули к полу. Сомнения не было — кто-то плакал глубоко под ними.
Сыщики стали осматривать стены и разрывать щепки, покрывавшие пол густым слоем.
Крик радости вырвался из уст Фрейберга. Он приподнял одну из досок, и в образовавшемся отверстии показалась спускавшаяся вниз деревянная лестница.
— Лампу! — потребовал Фрейберг.
— Вот… у меня есть электрическая! — взволнованно проговорил Пиляев, вынимая карманный фонарь и освещая им отверстие.
Сыщики стали осторожно спускаться.
Спустившись сажен на шесть, они очутились перед запертой на задвижку дверью, обитой войлоком, заглушавшим звуки. Быстро открыв ее, они вошли в небольшую подземную комнату, тускло освещенную керосиновой лампой.
На деревянной скамейке сидели два мальчика. Увидев вошедших, они бросились в угол и разразились надрывающим душу плачем.
— Ну, ну, детки, не бойтесь! — со слезами на глазах произнес Фрейберг. — Мы пришли, чтобы освободить вас. Пойдемте скорее на улицу, мы отвезем вас домой.
Через несколько минут все четверо были уже наверху. Обласканные мальчуганы, почувствовав себя на воле, расхрабрились и наперебой рассказывали о своих приключениях.
— Она злая! — со страхом говорил один из них. — Я вышел погулять в Летний сад, а она подошла. «Хочешь, — говорит, — мальчик, покататься? Я тебе конфет дам!» Ну, поехали, она привезла меня сюда и сказала, что в курятнике покажет мне красных птичек, а как влезли туда, открыла доску и потащила вниз.
— И меня тоже так, — перебил другой мальчик. — Я уже три дня сижу!
— А я два! — воскликнул первый.
— А при вас там были еще дети? — спросил сыщик.
— Была девочка, — ответил один из мальчиков. — Она все плакала, а позавчера баба ее утащила. Сказала, что к папе поведет.
— Ну, ничего, детка! — дрожащим голосом проговорил Фрейберг. — Поедем по домам. А ваша мучительница, надеюсь, не избавится от виселицы.
И в сопровождении сыщиков и городовых все вышли на улицу.
Автомобиль святителя Николая
На дворе стоял конец августа. День был знойный, и на улицах Петербурга не видно было особенного оживления. Обыватели частью жили еще на дачах, частью находились на службе, и город выглядел пустовато.
Ремонт домов и торговых мостовых спешно заканчивался к предстоящему осеннему сезону, и группы рабочих мелькали там и сям посреди улицы и на постройках.
Часы Петропавловского собора лениво прозвонили «Коль славен…» и отбили четыре часа.
Не успел расплыться в воздухе последний удар, как нарядный блестящий автомобиль-карета вынырнул откуда-то около Адмиралтейства и понесся полным ходом по Невскому проспекту.
В карете автомобиля не было никого видно и занавески на окнах не были спущены. Впереди же сидели два человека, из которых один правил машиной, а другой пристально всматривался в улицу. Оба были закутаны в широкие брезентовые пальто, на головах нахлобучены такие же брезентовые шапки, закрывавшие лбы и затылки до самой шеи, а огромные темные очки скрывали почти всю верхнюю часть лица.
Все это делало автомобилистов похожими на каких-то странных уродов.
Но что больше всего обращало на себя внимание, так это передняя часть автомобиля. Спереди он был как бы срезан наискось, и на срезе, блистая позолотой, так и сияло выпуклое изображение святителя Николая, окруженное изящной рамой из темной бронзы.
Автомобиль, не производя никакого шума, несся по Невскому проспекту так быстро, что приводил в ярость стоявших на постах городовых и околодочных, знаками приказывавших шоферу умерить ход.
Поравнявшись с городской думой, человек, сидевший рядом с шофером и пристально смотревший на тротуар напротив Гостиного двора, нагнулся к соседу и шепнул ему что-то на ухо. В ту же минуту автомобиль круто повернул и остановился, не доезжая ресторана «Квисисана». Человек, сидевший с шофером, резво соскочил на землю, отворил настежь дверцу кареты и встал около нее, держась за ручку и улыбаясь вызывающей, злой улыбкой.