Внезапная вспышка света заставила Косицына обернуться… Справа на носу шхуны прыгал с волны на волну прожекторный луч. Свет прожектора, далекий, ослабленный водяной пылью, терпеливо нащупывал шхуну. И Косицыну, несмотря на холод и мокрый бушлат, сразу стало веселей и теплей. Широко море, а не пропадешь.
Он вернулся к штурвалу и попытался поставить шхуну носом к волне. Это не удалось. Лишенная хода, «Кобе-Мару» рыскала из стороны в сторону.
Между тем расстояние увеличивалось. Гребни стали беспокойней, острей. Прожектор захватывал только концы мачт. Видимо, «Смелый» не мог осилить волну. Сузив глаза, озябший Косицын силился разобрать сигнальные вспышки, мигавшие на клотике «Смелого». Они были отрывочны, почти бессвязны.
«…Исправим… пойдем вами… зажгите бортовые… кливер[41]… крайнем случае… берег».
— Есть так держать! — ответил по привычке Косицын, и снова в море стало темно.
Шхуна мчалась, не слушая руля, без бортовых огней, вздрагивая и раскачиваясь, точно пьяная.
Она неслась мимо мыса Шипунского, окаймленного полосой бурунов, мимо отвесной скалы с маяком, бросавшим в море короткие вспышки, мимо ворот в бухту, где находился отряд, все дальше и дальше на юг.
Он снял бортовые фонари и попытался зажечь их, прикрывая бушлатом. Вода барабанила по спине, спички гасли от ветра и брызг. В конце концов ему удалось зажечь фитилек, но волна неожиданно ударила сбоку, залила масленку и выбила коробок. С тяжелым сердцем он повесил на место темные фонари.
Приближался рассвет. Волны продолжали толпиться вокруг беспомощной шхуны.
Косицын то и дело бегал к борту. Он никак не мог привыкнуть к морским ухабам и каждый раз, возвращаясь к штурвалу с бледным лицом и затуманенными глазами, твердил про себя: «Довольно. Чорт! Ну хватит, я говорю».
И снова склонялся над морем. Когда рассвело, он взял ведерко и смыл с дубовой решетки следы своей слабости. К счастью, палуба была пуста.
Вместе со светом к Косицыну постепенно вернулась решительность. Надо было как-то действовать, распоряжаться беспомощной шхуной.
Он расстегнул кобур, осторожно поднял подпорку — веслом и жестами пригласил на палубу шкипера. Из осторожности он сразу захлопнул и укрепил дверцу в кубрик.
— Аната, — сказал он как можно тверже. — Надо мотор запустить, слышь, аната?
— Кому надо? Нам не надо.
Шкипер даже не глядел на бойца. Стоял, почесывался и зевал. Это возмутило Косицына.
— Пререкания? Я приказываю!
— Осен приятно… Я отказываю.
Косицын решительно направил шхуну в туман.
Машина была испорчена мотористом еще вчера. Косицын взглянул на фок-мачту, на темный жгут скатанной парусины, подумал и вынул наган.
— Чито? — спросил быстро синдо. — Чито вы хотите?
— Это дело мое. А ну, ставь кливер!
Они посмотрели друг другу в глаза, потом синдо повернулся и не спеша пошел к мачте. Косицын спрятал наган.
По правому борту, сливаясь с горизонтом, тянулась низкая полоса тумана. Изредка долетали дальние пушечные залпы прибоя. Как всегда на мелких местах, накат был огромен.
— Разобьет, — определил Косицын. — Обязательно разобьет.
Однако, как только кливер вырвался вправо и «Кобе-Мару» стала послушной рулю, Косицын решительно направил шхуну в туман.
Он так озяб, истосковался по твердой земле, что рад был сесть на камни, на мель, чорту на спину, лишь бы спина эта была твердой. К тому же с рассветом увеличился риск встретить какую-нибудь японскую шхуну.
Шкипер отвел шкот[42] к корме и сел на фальшборт напротив Косицына. Он был сильно встревожен: вертел шеей, прислушивался к шуму прибоя, даже снял платок, прикрывавший уши от ветра. Наконец он не выдержал и заметил:
— Наверно, это опасно?
Косицын не ответил. Туман разорвало. Стал виден высокий накат, и берег, и темная зелень сопок. Сильно накренившись, шхуна шла прямо на камни.
— Благорозуйность — оружие храбрых, — сказал шкипер отрывисто. — Как это? Худой мир лучше доброго сора? Вы есть храбры… Мы тоже довольно сильны… — Он помедлил. — Хоцице имец… как это… магарыч?
— Магарыч? Я по-японски не обучен.
— Кажется, я говору вам по-русски.
— А мне не кажется. Слова русские, смысл японский.
— Мы спустим шлюпку, — сказал быстро синдо. — Хорсо? В иенах береце?
Косицын глядел поверх шляпы синдо на сопку, думая о своем. Земля была близко, а саженные буруны на камнях еще ближе. Жалко, мал ход. Развернет к берегу лагом, обязательно развернет. «Ну, держись!» сказал он себе самому.
42
Шкот — веревка, которая прикрепляется к внешнему краю паруса и посредством которой натягиваются паруса.