Но взгляд Шеватаса был прикован к хрустальному помосту, возвышавшемуся посреди сверкающего великолепия прямо под красным самоцветом, на котором должны были лежать тронутые тленом кости, превратившиеся в пыль под грузом веков. Вор безотрывно смотрел на возвышение, и смертельная бледность залила его смуглое лицо. Кровь застыла у него в жилах, по спине пробежал предательский холодок, а кожа съежилась от ужаса, и лишь губы беззвучно шевелились, не произнося ни звука. Но вот он внезапно обрел голос в страшном и диком крике, который жутким эхом прокатился под высокими сводами купола. И вновь вековечная тишина опустилась на развалины таинственного и загадочного Кутчемеса.
2
По лугам и пастбищам бродили слухи и наконец достигли городов хайборийцев. Вести настигали караваны – эти длинные вереницы верблюдов, медленно бредущих по пескам, погоняемых худощавыми и поджарыми остроглазыми мужчинами в белых халатах. Их передавали друг другу загонщики на пастбищах, обитатели шатров и палаток и жители приземистых каменных городов, в которых цари с завитыми иссиня-черными бородками поклонялись в изощренных ритуалах пузатым божкам. Слухи достигли предгорий, где оборванные и изможденные язычники потрошили торговые караваны. Новости поднялись на плодородные нагорья, где над голубыми водами рек и озер высились величественные города; слухи маршем прошлись по широким белым дорогам, по которым двигались запряженные волами повозки, мычащие стада, богатые купцы, закованные в сталь рыцари, жрецы и лучники.
Слухи шли из пустыни, что лежала к востоку от Стигии, далеко на юг от Котхийских предгорий. У кочевых племен объявился новый пророк. Люди говорили о племенной междоусобице, о том, что на юго-востоке собираются стаи стервятников, и об ужасном предводителе, который вел свои многочисленные орды к победе. Стигийцы, являвшие собой вечную угрозу северным нациям, явно не имели к происходящему никакого отношения. Они сами собирали армии на восточных границах, а их жрецы плели заклинания, готовясь дать бой этому колдуну из пустыни, которого люди прозвали Натохком, Колдуном в Маске, потому что он никогда не открывал своего лица.
Но орды волной катились на северо-запад, и цари с иссиня-черными бородками умирали один за другим перед алтарями своих пузатых богов, а их обнесенные мощными стенами города тонули в крови. Говорили, что Натохк со своими приверженцами, хором читающими гимны, нацелился на хайборийские нагорья.
Набеги кочевников пустыни были, в общем-то, обычным делом, но последние события свидетельствовали, что сейчас речь идет не просто об очередном разбое. Ходили упорные слухи, что Натохк сумел объединить под своей рукой тридцать кочевых племен и пятнадцать городов и что к нему присоединился даже мятежный стигийский принц. Появление последнего придало противостоянию характер настоящей войны.
В своей обычной манере большая часть хайборийских государств решила проигнорировать всевозрастающую угрозу. Но в Хорайе, отделенной от шемитских земель стараниями котхийских авантюристов, все-таки восторжествовал здравый смысл. Княжеству, лежащему к юго-востоку от Котха, предстояло в полной мере ощутить на себе все прелести вторжения. Кроме того, его молодой владыка попал в плен к подлому королю Офира, который колебался и раздумывал, не зная, на что решиться – то ли вернуть юношу на трон за баснословный выкуп, то ли передать его скупому и жадному королю Котха, который в обмен предлагал не золото, а заключение выгодного договора. Тем временем оказавшимся в затруднительном положении княжеством правила молоденькая принцесса Ясмела, сестра князя.
Менестрели воспевали ее красоту на просторах Запада, и в ней и впрямь воплотились лучшие черты гордой королевской династии. Но в эту ночь принцесса позабыла о гордости. В ее комнате с лазуритовым куполообразным потолком мраморный пол покрывали шкуры редких зверей, а стены были увешаны шитыми золотом гобеленами. На бархатных кушетках вокруг королевской кровати, стоящей на золотом помосте под шелковым пологом, забылись тяжелым сном десять девушек. Это были дочери высшей знати княжества, и на их изящных руках и лодыжках красовались изысканные, усыпанные самоцветами браслеты. Впрочем, сама принцесса Ясмела не нежилась в своей застеленной атласным покрывалом постели. Обнаженная, она простерлась ниц на голом мраморе, как самая смиренная просительница. Темные волосы волной рассыпались у нее по плечам, а тонкие пальчики судорожно сплелись в замок. Она извивалась в объятиях безумного ужаса, от которого кровь стыла в жилах, дыбом поднимались волосы на затылке и мурашки бегали по ее алебастровой коже.
Над ней, в самом темном углу мраморной спальни, нависала огромная и зловещая бесформенная тень. Ее отбрасывало не какое-нибудь живое создание из плоти и крови. Нет, это был сгусток темноты, смутное пятно, чудовищный инкуб, которого вполне можно было бы счесть порождением ночных кошмаров, если бы не острые лучики ослепительного желтого света, сверкавшие, подобно жутким зрачкам, из клубящейся черноты.
Вдобавок, монстр обладал голосом – низким и свистящим, совершенно нечеловеческим, более всего похожим на негромкое шипение змеи, чем на что-либо еще: его не мог издать простой смертный. Звук этот, как и смысл речей, наполнял Ясмелу невыразимым ужасом, и она в отчаянии извивалась на полу так, как будто ее стегали хлыстом, словно стремясь физическими судорогами избавить свой разум от вкрадчивой гнусности чуждого присутствия.
– Ты предназначена мне и будешь моей, принцесса, – со злорадным вожделением шипел голос. – Еще до того, как очнуться от очень долгого сна, я выбрал тебя и возжелал, но меня цепко удерживало древнее заклятие, с помощью которого мне удалось скрыться от своих врагов. Я – душа Натохка, Колдуна в Маске! Хорошенько посмотри на меня, принцесса! Очень скоро ты узришь меня в человеческом облике и полюбишь!
Отвратительное шипение сменилось злобным хихиканьем, и Ясмела, застонав, принялась в ужасе колотить маленькими кулачками по мраморным плитам пола.
– Я сплю в дворцовой палате Акбатана, – зловеще шептал голос. – Там покоится мое тело, кости которого облечены плотью. Но оно – всего лишь пустая оболочка, которую на краткий миг покинул дух. Если бы ты могла выглянуть в окно дворца, то уразумела бы всю тщету сопротивления. Пустыня похожа на розовый сад под луной, где цветут костры ста тысяч воинов. Подобно лавине, сорвавшейся с горного склона и с каждым мигом набирающей силу и скорость, я обрушусь на земли своих старинных врагов. Их цари преподнесут мне в дар свои черепа, из которых я сделаю кубки для вина, а их женщины и дети станут рабами рабов моих рабов. Долгие годы забытья сделали меня сильным и непобедимым… Но ты – ты станешь моей королевой, о принцесса! Я научу тебя давно забытым древним наслаждениям. Мы… – Поток непристойностей, извергавшийся изо рта этого призрачного колосса, заставил Ясмелу застонать и вздрогнуть всем телом, словно в ее лакомую обнаженную плоть впился жестокий хлыст.
– Помни о том, что я тебе сказал! – прошептал бесплотный ужас. – Пройдет совсем немного времени, и ты станешь моей!
Ясмела, прижавшись щекой к мраморным плитам и зажимая уши тоненькими пальчиками, все-таки расслышала странный шелестящий звук, похожий на хлопанье крыльев гигантской летучей мыши. Со страхом подняв голову, она увидела лишь луну, бросавшую в окно луч света, который подобно серебряному мечу упирался в то место, где только что клубился жуткий призрак. Дрожа всем телом, она поднялась на ноги, нетвердой походкой приблизилась к атласной кушетке и упала на нее, истерически всхлипывая. А девушки продолжали спать как ни в чем ни бывало, и лишь одна из них потянулась, зевнула и обвела спальню сонным взглядом. В следующее мгновение она уже стояла на коленях подле кушетки, обеими руками обнимая Ясмелу.
– Что? Что случилось? – Темные глаза расширились от страха. Ясмела порывисто обняла подругу.
– Ох, Ватиза, он приходил снова! Я видела его… слышала, как он говорит! Он назвался – его зовут Натохк! Это сам Натохк! И это не кошмар – он навис надо мной, пока остальные девушки крепко спали, словно одурманенные. Что… что же мне делать?