Недоумевая про себя, Конан вытянул вперед руку с мечом, и на широком лезвии, возле самой гарды эфеса призрак начертал костлявым пальцем странный символ, который вспыхнул во тьме белым пламенем. В мгновение ока подземный склеп, могила и древний старец исчезли, а Конан, ошеломленный и растерянный, вскочил со своего роскошного ложа в спальне с позолоченным куполом. Застыв на месте и раздумывая над своим странным сном, он вдруг сообразил, что по-прежнему сжимает в руке меч. И вдруг волосы у него встали дыбом на затылке – на широком лезвии сиял символ Феникса. Тогда король вспомнил, что на могиле в склепе он тоже видел похожее изображение, вырезанное из камня. Конан спросил себя, а действительно ли эта фигура была каменной, и содрогнулся от необъяснимости происходящего.
И пока он стоял в оцепенении, слабый звук, донесшийся из коридора, заставил его встрепенуться. Не утруждая себя раздумьями о том, что происходит за стенами его опочивальни, он принялся поспешно облачаться в доспехи. Конан вновь превратился в варвара, подозрительного и настороженного, как вышедший на охоту волк.
5
В мертвой тишине, царящей в коридоре королевского дворца, на цыпочках крались два десятка молчаливых фигур. Их ноги, босые или обутые в мягкую кожу, не издавали ни малейшего звука при ходьбе, ступали ли они по толстому ковру или по голой мраморной плитке. Факелы, горевшие в нишах, бросали кровавые отблески на кинжалы, мечи и обоюдоострые боевые секиры.
– Эй, там, потише! – прошипел Аскаланте. – Прекратите пыхтеть, черт бы вас подрал! Дежурный офицер ночной стражи увел почти всех часовых из этого зала, а остальных напоил, но нам все равно нужно соблюдать осторожность. Все назад! Сюда идет стража!
Они поспешно спрятались за вычурными, украшенными искусной резьбой колоннами, и почти сразу же из-за угла мерной поступью вышли десять гигантов в черной броне. На лицах их отражалось сомнение, и они с недоумением поглядывали на офицера, который уводил их с постов. Офицер же был бледен как мел; когда стража проходила мимо того места, где притаились заговорщики, они увидели, как он дрожащей рукой утирает пот со лба. Офицер был молод, и предать короля ему было нелегко. Он мысленно на все лады проклинал тщеславную экстравагантность, которая ввергла его в долги перед ростовщиками, превратив в пешку в руках хитроумных политиканов.
Стражники прошли мимо, громыхая доспехами, и скрылись в дальнем конце коридора.
– Очень хорошо! – заулыбался Аскаланте. – Конан спит без охраны. Поспешим! Если они застанут нас в тот момент, когда мы будем убивать его, – все, нам конец, но лишь немногие рискнут отстаивать дело мертвого короля.
– Да-да, поспешим! – вскричал Ринальдо, в голубых глазах которого светились радостные искры, отражавшиеся от лезвия меча, которым он размахивал над головой. – Мой клинок мучает жажда! Я слышу, как собираются хищники! Вперед!
Заговорщики помчались по коридору, уже не беспокоясь ни о чем, и вскоре остановились перед позолоченной дверью, на которой горел огнедышащий дракон – королевский герб Аквилонии.
– Разрази меня Кром! – выдохнул Аскаланте. – Ломайте дверь!
Высокий мужчина сделал глубокий вдох и всем своим могучим телом налег на резные створки, которые затрещали и прогнулись под его весом. Он отошел на шаг, присел и снова ринулся на дверь. С громким звоном отлетели запоры, затрещало дерево, створки разлетелись в щепки – путь был свободен.
– Внутрь! – взревел Аскаланте, которого подгоняла собственная смелость.
– Внутрь! – подхватил Ринальдо. – Смерть тирану!
Едва переступив порог, заговорщики замерли на месте. На них в упор смотрел Конан, не застигнутый врасплох и заспанный король, которого они намеревались зарезать как овцу на бойне, а готовый к бою варвар, успевший облачиться в доспехи, пусть и не до конца, и держащий в руке длинный меч.
Последовала немая сцена, которая, впрочем, длилась всего одно мгновение. Четверо благородных бунтовщиков в дверном проеме и жуткие рожи сообщников за их спинами – все они застыли, завороженные видом смуглого гиганта с пылающими ненавистью глазами, стоящего с мечом в руке посреди залитой пламенем свечей опочивальни. В этот миг Аскаланте узрел на маленьком столике подле королевского ложа серебряный скипетр и изящный золотой обруч – корону Аквилонии, и эта картина воспламенила его воображение.
– Вперед, бездельники! – завопил он. – Он один против двадцати, и у него нет шлема!
Действительно, королю попросту недостало времени надеть тяжелый шлем с плюмажем и завязать ремни, соединявшие две половинки его кирасы. Не успел он и сорвать со стены огромный щит. Тем не менее Конан оказался вооружен лучше большинства своих противников, за исключением Вольманы и Громеля, которые были защищены доспехами с головы до пят.
Король пожирал их яростным взором. Личины бунтовщиков изрядно смутили его. Аскаланте он вообще не знал; лиц еще двух заговорщиков в полном боевом вооружении он не мог разглядеть под забралами, а Ринальдо низко надвинул на глаза свою шляпу с широкими опущенными полями. Но предаваться бесплодным размышлениям было некогда. С громкими воплями, эхо которых заметалось под крышей дворца, бунтовщики ринулись в опочивальню. Первым несся Громель. Он налетел на Конана, как рассерженный буйвол, держа меч острием вниз, чтобы выпустить кишки королю восходящим ударом. Конан прыгнул ему навстречу, вложив всю свою звериную силу в замах меча. Широкий клинок со свистом разрезал воздух и опустился на шлем боссонийца. Посыпались искры, и Громель бездыханным повалился на пол. Конан отпрыгнул назад, сжимая в руке обломок своего меча.
– Разрази меня Кром! – сплюнул он, и глаза его изумленно блеснули, когда он увидел в расплющенном шлеме расколотый череп, но тут на него набросилась остальная свора.
Острие кинжала оцарапало ему незащищенные ребра в прорехе между спинной и нагрудной пластинами кирасы, ремни которых он не успел завязать, а перед глазами сверкнуло лезвие чужого клинка. Левой рукой он отшвырнул от себя обладателя кинжала, а обломком меча, как цестусом [3], хватил мечника в висок. Мозги мужчины расплескались по его лицу.
– Вы, впятером, стерегите двери! – завизжал Аскаланте, приплясывая сбоку от вихря сверкающей стали, поскольку опасался, что Конан прорвется сквозь их ряды и скроется.
Разбойники на мгновение отпрянули, пока их вожак подталкивал нескольких своих сообщников к единственной двери из опочивальни, а Конан, воспользовавшись краткой передышкой, сорвал со стены древний боевой топор, который, нетронутый временем, провисел там почти полстолетия.
Прижавшись спиной к стене, он окинул своих врагов пылающим взором, а потом врубился в самую их середину. Он не привык отсиживаться в обороне; даже при подавляющем численном перевесе противника он всегда нес войну к его порогу. Любой другой человек на его месте уже пал бы мертвым, да и сам Конан не надеялся выжить, зато он яростно мечтал нанести врагу как можно больший урон перед тем, как погибнуть. Его душа варвара воспламенилась и запела песню смерти, и голоса великих героев прошлого зазвучали у него в ушах.