Когда он прыгнул вперед, рубящий удар его топора снес плечо вместе с рукой одному из разбойников, так что тот со стоном повалился на спину, а обратным взмахом он раскроил череп второму. Мечи со зловещим свистом рассекали воздух вокруг него, но смерть пока что щадила его. Киммериец двигался с головокружительной быстротой, так что уследить за ним было невозможно. Он был похож на тигра, вступившего в схватку с обезьянами, отступал в сторону и уворачивался, ни на миг не задерживаясь на месте, сея своим древним топором смерть в рядах врагов.
На краткий миг убийцы взяли его в плотное кольцо, осыпая ударами, – причем в этом столпотворении они лишь мешали друг другу, – а потом круг распался, и два неподвижных трупа на полу стали немыми доказательствами бешеной ярости короля, хотя и Конан был весь в крови, сочащейся из ран на плече, шее и ноге.
– Жалкие трусы! – заверещал Ринальдо, отбрасывая в сторону свою широкополую шляпу с перьями и глядя на короля безумным взором. – Вы боитесь драки? Неужели деспот останется жив? Убейте его!
Он ринулся вперед, бестолково размахивая мечом, но Конан, узнав его, одним ударом выбил меч у него из рук и сильным толчком открытой ладони отправил поэта на пол. Острие кинжала Аскаланте впилось ему в левую руку, но и сам разбойник лишь чудом спасся от просвистевшего над самой головой лезвия топора, вовремя пригнувшись и отпрыгнув назад. Волки вновь кинулись на короля, и топор Конана снова запел свою жуткую песню. Один из негодяев, заросший бородой по самые глаза, присел, пропуская лезвие топора над головой, и попытался ударить короля по ногам, но, натолкнувшись на то, что показалось ему закованными в железо колоннами, поднял голову – как раз вовремя, чтобы заметить падающий топор, отпрыгнуть от которого он уже не успевал. В следующий миг его сообщник занес над головой широкий меч, держа его обеими руками, и срубил королю левую наплечную пластину, ранив Конана в плечо. В мгновение ока кираса короля наполнилась кровью.
Вольмана, нетерпеливо расталкивая нападающих вправо и влево, проломился в первый ряд и нанес Конану страшный удар в голову. Король присел, и клинок срезал ему прядь черных волос, просвистев у него над головой. Конан, развернувшись на пятках, нанес удар сбоку. Топор прорубил кирасу насквозь, и Вольмана осел на пол – весь его левый бок был вмят и залит кровью.
– Вольмана! – задыхаясь, прохрипел Конан. – Я узнаю этого карлика и в аду…
Он выпрямился, чтобы отразить бешеный натиск Ринальдо, который, судорожно размахивая рукой с зажатым в ней кинжалом, ничего не видя перед собой, несся на него. Конан отступил, поднимая топор.
– Ринальдо! – В его напряженном голосе прозвучало отчаяние. – Опомнись! Я не стану убивать тебя…
– Умри, тиран! – вскричал обезумевший менестрель, бросаясь со склоненной головой на короля. Конан сумел сдержать руку – ему не хотелось убивать поэта – а потом было уже слишком поздно. Только ощутив укол стали в незащищенном кирасой боку, он в слепом отчаянии нанес ответный удар.
Ринальдо рухнул на пол с раскроенным черепом, а Конан отпрянул назад, к стене, зажав пальцами кровоточащую рану в боку.
– Вперед, разом, и убейте его! – взвыл Аскаланте.
Конан прижался спиной к стене и поднял топор. Он являл собой живое воплощение неукротимого и непобедимого первобытного воина – ноги широко расставлены, голова наклонена вперед, одна рука упирается в стену, чтобы не упасть, в другой зажат боевой топор, и под кожей перекатываются тугие канаты стальных мускулов. Черты его лица исказились в зловещем оскале смерти, а в глазах полыхало алое пламя ярости. Его противники заколебались – несмотря на то, что все они были отчаянными парнями, не боявшимися замарать руки убийством, они все-таки считали себя потомками цивилизованных людей, выросшими в цивилизованном обществе, а здесь и сейчас им противостоял варвар – прирожденный убийца. Они дрогнули и попятились – умирающий тигр смертельно опасен.
Конан почувствовал их неуверенность и оскалился – злобно и безжалостно.
– Кто умрет первым? – прорычал он разбитыми губами.
Аскаланте прыгнул вперед, как волк, с невероятной ловкостью извернулся в воздухе и упал ничком, уклоняясь от смертельного удара, обрушившегося на него. Он в страхе поджал ноги, чтобы не попасть под свистящее лезвие, и откатился в сторону, пока Конан выпрямлялся после неудачного выпада и замахивался для очередного удара. На сей раз лезвие вошло глубоко в отполированный пол рядом с дергающимися ступнями Аскаланте.
Еще один отчаянный сорвиголова выбрал этот момент, чтобы продемонстрировать свою храбрость. Он вознамерился покончить с Конаном до того, как тот успеет вытащить свой топор из пола, но жестоко просчитался. Окровавленное лезвие взлетело и опустилось, и изуродованная карикатура на человека безжизненно рухнула под ноги нападающим.
В следующую секунду разбойники, охранявшие дверь, дружно завопили от ужаса – на стену упала черная бесформенная тень. Все, кроме Аскаланте, обернулись на крик, а потом, обезумев от страха и завывая, как побитые псы, толпой ринулись в дверь и рассыпались по коридорам в паническом бегстве.
Аскаланте же не обратил внимания на суматоху за своей спиной; он не сводил глаз с раненого короля. Бандит решил, что шум схватки наконец-то поднял на ноги весь дворец и в опочивальню прибыла королевская стража, хотя ему и показалось странным, что при этом его закаленные спутники разразились криками ужаса, пустившись наутек. А Конан не смотрел в сторону двери, потому что следил за разбойником горящим взором умирающего волка. Даже в минуту смертельной опасности Аскаланте не утратил присутствия духа и не растерял циничной насмешливости.
– Похоже, все потеряно, особенно честь, – пробормотал он. – Однако же, король умирает на ногах и… – Какие еще мысли он собирался высказать, так и осталось невыясненным, потому что он легко бросился на Конана в тот самый миг, когда Киммериец рукой с зажатым в ней топором решил вытереть кровь с глаз.
Но, едва сорвавшись с места, Аскаланте ощутил за спиной словно бы порыв сильного ветра, и между лопаток ему с силой врезалось чье-то тяжелое тело. Он споткнулся и полетел головой вперед, успев почувствовать, как в плоть его впились острые когти. Отчаянно пытаясь сбросить с себя неожиданного противника, он вывернул голову вбок и уставился прямо в лицо Ночном Кошмару и Безумию. Верхом на нем сидела черная тварь, рожденная, как он сразу понял, отнюдь не в мире людей. Ее оскаленные черные клыки, с которых капала слюна, потянулись к его горлу, и Аскаланте еще успел почувствовать, как у него отнимаются и немеют руки и ноги, когда их коснулось ледяное дыхание смерти.
Безобразную морду даже нельзя было назвать животной. Пожалуй, она могла быть лицом древней злобной мумии, ожившей с помощью демонической магии. В ее вызывающих отвращение чертах Аскаланте почудилось жуткое и отдаленное сходство с Тхотх-амоном, и он, глядя на чудовище расширенными от ужаса глазами, почувствовал, как его с головой накрывает пелена безумия. А потом циничный и самодостаточный взгляд на вещи изменил Аскаланте, и, слабо вскрикнув, он простился с жизнью еще до того, как его коснулись страшные черные клыки.
Конан, смахивая с глаз капли крови, застыл на месте. Поначалу он решил, что над изуродованным телом Аскаланте стоит огромная черная гончая; но потом взор его прояснился, и он понял, что это – не гончая и не бабуин.
С криком, вторившим предсмертному воплю Аскаланте, он отпрянул от стены и встретил черную тварь ударом, в который вложил всю силу отчаяния своих наэлектризованных нервов. Лезвие со свистом рассекло воздух и отскочило от скошенного черепа, который должно было раскроить, а потом в короля врезалось гигантское тело и отбросило его на середину комнаты.
Челюсти, с которых капала слюна, сомкнулись на руке Конана, которую он выставил перед собой, чтобы защитить горло, но чудовище не сделало попытки разорвать его на куски. Поверх изжеванной руки короля оно с дьявольской злобой уставилось ему в глаза, в которых уже отражался тот же самый ужас и отвращение, что были написаны на лице мертвого Аскаланте. Конан почувствовал, как сжалась в комочек его душа и как неведомая злая сила вытягивает ее из тела, чтобы утопить в желтых колодцах вселенского ужаса, призрачное мерцание которого плотной пеленой окутывало его, грозя лишить рассудка. Глаза монстра все увеличивались в размерах и стали уже огромными, и в них Конан видел отражение бездонного и кощунственного ужаса, таившегося в темноте бесформенных глубин и провалов Потустороннего Мира. Он шевельнул окровавленными губами, чтобы выплеснуть на тварь всю свою ненависть и страх, но зубы его лишь бессильно клацнули, и крик замер у него в горле.