2
Но однажды на самой верхней ветке дерева проклюнулась маленькая шишечка. Она совсем не была похожа на орех. Май сменился теплым июнем, теплый июнь — жарким июлем, жаркий июль — знойным августом. Шишечка росла, набиралась сил, набухала и к концу августа превратилась в огромный красивый зеленый орех. Старое дерево напрягалось из последних сил: корни его жадно сосали случайную воду и соки земли, а ветки тянулись к солнцу. И стал орех крепким, красивым и ловким. Он висел на ветке, как гимнаст на турнике, тренируя руку и наращивая мускулы.
Дождь наотмашь хлестал его по тугим щекам — орех только покрякивал от удовольствия, градины свирепо били по макушке — орех посмеивался, ветер надрывался, пытаясь оторвать руку ореха от ветки — все напрасно. Дождевая вода закаляла тело ореха, град учил легко переносить удары судьбы, а ветер укреплял его дух.
Время шло. Теплые дни сменялись холодными ночами, полумесяцы превращались в полные луны, те снова таяли, пока снова не превращались в тоненькие серпы. А крепкий орех все красовался и красовался на ветке, наращивал мускулы и гордо поглядывал на мир с головокружительной высоты.
Наступила поздняя осень. Листья на дереве пожухли, поржавели и осыпались при малейшем дуновении ветерка. Но ореху все нипочем. Рука его была крепка и не собиралась выпускать ветку. Шкурка его загорела и стала сначала коричневой, а потом черной. Дерево по ночам кряхтело, видно, донимала ломота в старых ветвях. К тому же, мучили дурные сны и тревога за судьбу дорогого внука — ореха…
А Митуа жил себе поживал, добро наживал, а об ореховом дереве и думать позабыл, — что с него взять, старого да бесплодного. И ходить он мимо орехового дерева не ходил с той поры, да вот раз довелось. Идет себе, а на ореховое дерево, со свету им сжитое, и глядеть не глядит.
Вдруг жухлый листок шлепнул его по затылку. Митуа поднял глаза и застыл на месте, как вкопанный. Да и было отчего. На старом, давно уже бесплодном дереве, на самой верхней ветке покачивался огромный-преогромный орех, размером с арбуз. Из такого ореха можно было сварить целый котел отличного сациви. «Вот так удача, — подумал Митуа. — Но как же высоко он забрался, да ничего, я его быстренько собью».
Отошел Митуа подальше от дерева, размахнулся и метнул в орех палицу. Палица, со свистом вращаясь в воздухе, словно молот, ударила орех. Из глаз у ореха посыпались искры, но он привык держать удары градин, и удар палицы не сбил его с ветки. А палица разлетелась на щепки, и они посыпались в разинутый рот Митуа, стоявшего, задрав голову, у подножия дерева. Митуа, чертыхаясь, кое-как выплюнул щепки и задумался. Орех оказался крепче, чем он полагал. «Ну, ничего, ты еще заплатишь мне за палицу, ох и заплатишь!»
Митуа отыскал на дороге тяжеленный круглый камень, едва не надорвавшись, поднял его, положил на свою ладонь-лопату, придержал подбородком и, напрягшись всем телом, вытолкнул вверх. Камень, прошипев в воздухе, словно ядро, ударил орех снизу. Митуа зажмурил глаза и открыл их только тогда, когда на голову обрушился град каменных осколков. Если бы не шапочка и не густые, как овечья шерсть, волосы, худо бы ему пришлось. А орех, как ни в чем не бывало, остался висеть на родной ветке. «Ах, ты так, ну и задам же я тебе!»
На сей раз Митуа нашел плоский речной валун. Крепко обхватив его толстыми, как канаты, пальцами, Митуа с огромной скоростью завертелся на месте. Вместе с ним завертелась земля, деревья, кусты, солнце. Наконец Митуа выпустил валун, и тот, словно диск, взмыл в воздух. Митуа, не устояв на ногах, плюхнулся наземь. А валун, налетев на орех, раскололся на два полумесяца, и они шмякнулись на плечи Митуа. Митуа взвыл и подпрыгнул, как мяч. Потирая руками плечи, Митуа заковылял на новые поиски. В пыли валялась длинная палка с заостренным концом.
Митуа подобрал ее. Вот бы еще наконечник раздобыть — копье будет! За железкой пришлось ходить недалеко. Митуа поднял ее с земли, скрутил наконечник и приладил его на заостренный конец палки. Вот и копье! Держа копье над головой, Митуа разбежался, прыгнул и метнул копье в орех. Копье, подрагивая, взлетело и грозно помчалось вверх. Орех ловко увернулся, и копье, просвистев в воздухе, вонзилось в грудь ястреба, приготовившегося кинуться на хохлатку.
Ястреб, пронзенный копьем, обрушился прямо на спину Митуа. Согнувшись в три погибели от боли, Митуа шарил вокруг злым взглядом. Он уже не думал о сациви, теперь он жаждал проучить строптивый орех…
Возле забора стоял длиннющий шест, которым обычно сбивают орехи. Хитрая ухмылка скривила мясистые губы Митуа. Он ухватил шест обеими руками за один конец, разогнался и ткнул на бегу другим концом шеста в землю у самого подножия орехового дерева. Шест согнулся, потом резко распрямился и, подбросил Митуа выше самой верхней ветки дерева. Митуа выпустил шест и вцепился в орех.