Прошла ночь, потом день и еще день. Вечером третьего дня небо стало темным как чернила. Я сидел наклонившись, слушая, как журчит вода под плотом, и незаметно погрузился в сон. Когда я проснулся, было уже светло.
О небо! Я с ужасом озирался вокруг: вода, вода и вода — без конца! Обернувшись, я увидел, что Чуи тоже оглядывается по сторонам; усы его трепетали, и я понял, что он дрожит всем телом от изумления и страха. Место, где очутился наш плот, оказалось совершенно для нас незнакомым. Это была не та река, по которой мы плыли вчера. Потому что наша вчерашняя река текла между берегами, поросшими травой, а здесь мы не могли даже увидеть, в какой стороне находится берег! Вода простиралась далеко-далеко, как море. Несомненно, прошлой ночью, когда мы оба спали, течение вынесло нас из нашей маленькой речки в это большое озеро. Я обшарил весь плот в поисках какого-нибудь предмета, который можно было бы использовать в качестве весла. Но, увы, на плоту не было ничего, кроме небольшого запаса травы, которого могло хватить не больше чем на день.
У Чуи был совершенно отчаявшийся вид. Теперь мы качались на одном месте посередине озера. Здесь не было течения, и поэтому только хороший ветер мог прибить нас к берегу. Если бы подул сильный ветер, то это было бы для нас величайшим счастьем и единственным спасением, если же он не подует — нас ждет неминуемая гибель. Мы молча лежали на плоту, ожидая своей участи.
Но было еще одно тягостное обстоятельство, о котором я забыл сообщить вам, дорогие читатели, — это пустота наших желудков и грозившая нам голодная смерть. Когда я разделил оставшуюся траву, то ее едва хватило на завтрак, обед и ужин, а к утру следующего дня мы оказались без единой травинки. Берега же все не было видно, вокруг нас без конца и края простиралась вода. Чуи посмотрел на меня и тяжело вздохнул. Чтобы успокоить его, я сделал вид, будто мне весело. Расправив крылья, я стал приплясывать, распевая удалые и беззаботные песни.
К концу следующего дня силы мои совершенно иссякли. Каждый раз, когда я открывал рот, терзаемые голодом внутренности, казалось, готовы были выпрыгнуть наружу. Чуи пробовал глодать края сухих листьев лотоса, из которых был сделан наш плот, но это было все равно, что пытаться грызть доски. От голода и усталости мы не могли сомкнуть глаз; к тому же мы боялись, что если уснем, то какая-нибудь большая рыба разрушит наш плот и нам обоим сразу придет конец.
Третий день тоже был безветренным, и поверхность озера оставалась неподвижной. На четвертый день вода была все так же спокойна. К утру пятого дня мы уже не могли даже подняться, и это очень испугало нас, так как мы поняли, что силы наши уже на исходе. Ползая по плоту, мы еле передвигали лапы. И вот Чуи прошептал:
— Теперь смерть, брат Мен!
Я засмеялся:
— Что ты, братец, перестань тревожиться. Я знаю кое-какие верные приметы — уж будь спокоен, после этой ночи подует ветер. Он донесет нас до зеленого берега, и мы снова будем радоваться жизни!
К концу дня мы до того ослабели, что когда нам хотелось сказать пару слов друг другу, приходилось сближать головы почти вплотную, потому что голоса наши уже совсем не были слышны.
Мне бросилось в глаза какое-то странное выражение на лице Чуи: казалось, он хотел мне что-то сказать. Время от времени он исподтишка поглядывал на меня. Я спросил Чуи:
— У тебя, наверное, есть какой-нибудь план, которым ты хочешь со мною поделиться?
Чуи кивнул головой. Спустя мгновение он заговорил:
— О уважаемый брат мой, я думаю, что нам вряд ли удастся спастись от смерти.
— Не говори глупостей! — рассердился я.
Но Чуи продолжал:
— Вы можете ругать меня, но я все равно скажу, что думаю. Я уже совсем отчаялся. Глаза мои скоро закроются. Что ж, умирать так умирать! Но я думаю, что не стоит нам умирать обоим без всякой пользы. Мы должны найти какое-нибудь средство для спасения.
— К чему ты клонишь? — спросил я.