Во дворе толпа потихоньку рассасывалась, люди, качая головами и строя всевозможные догадки, расходились по отдельным квартирам, готовить утренние завтраки, потому что был понедельник, и рабочий день никто не отменял. Гудел лифт, стучали двери, Лидия, прислушавшись к столь родному шуму, вдруг захотела бросить все и сбежать от этого неудачника писателя, от его напыщенных персонажей, от всего этого мира, который она не знала и не понимала. Она даже взялась за дверную ручку и попробовала приоткрыть дверь, но сразу уперлась в невидимую стену. Для защиты от возможных эксцессов, и чтобы по городским улицам не разгуливали легкомысленные эфемерные особы, на двери творческих личностей, были установлены волшебные замки, на окна, впрочем, тоже. Разочаровавшись, она только и смогла что посмотреть в дверной глазок. Вдруг резкий звук разорвал тишину, с внешней стороны двери кто-то яростно давил на толстенькую кнопочку звонка.
– Прячься, Зинка с вечерней смены явилась.
– Кто? — не поняла муза — присутствие еще какой-то Зинки, не было предусмотрено условиями её работы.
– Она тоже писатель?
– Хуже, гораздо хуже, она моя жена.
И в подтверждение его слов в замочной скважине заворочался ключ, скрипнула открываемая дверь, и, устало бросив за порог две необъятные продуктовые сумки, в светлом ореоле рождающегося дня появилась женщина. Муза, желая пересидеть первый акт разворачивающейся живейшей дискуссии, очень быстро скрылась на кухне, деликатно втиснулась между раковиной и холодильником и прикрылась полотенцем.
– Я знаю, она здесь, куда ты спрятал её?! — женский голос начал набирал обороты. — Жена, значит, из дома, а он тут же по бабам пошел. Не оправдывайся, люди врать не будут, видели! На балконе, в одной простыне! Постыдился бы! Графоман, фантазер непрактичный! — Она бушевала, с шумом продвигаясь в район балкона. — Где она, показывай!!!
В грохоте падающих стульев послышался жалобно возражающий Генкин голос:
– Милая, не волнуйся, я вот уже полстранички написал…
– Для слезливых домохозяек, заботящихся только о маникюре, — не принимая возражений, волновалась его дражайшая половина. — Теперь детективы в ходу, а подобную дрянь уже не читают!
– Не смей трогать святое искусство своими грязными лапами, — Генка, более или менее сносивший все обиды относительно своей личности, при упоминании его книг приходил в неописуемое бешенство. — Это не для таких приземленных личностей, как торговки с рынка! Да что ты знаешь о величии чувств?! "Две тысячи пятьсот, — он едко передразнил жену, — но для вас мы, конечно, снизим цену." Я не потерплю критика в своем доме.
– В моем доме! — и живейшая перепалка, вышла на новый виток…
"Вот принесла нечистая", — муза, набравшись смелости, решила действовать и взять ситуацию под свой контроль.
– Заткни пасть! — С этой своей коронной фразой она смело шагнула из своего уютного убежища, кухни.
Генка, словно защищаясь, беспомощно поднял руки и отступил назад, ненавязчиво освобождая поле сражения. Лидия увидела невысокую полноватую женщину с немного изможденным лицом, впрочем, скрытым под густым слоем крикливой цыганской косметики. Её, в дырявых перчатках, руки с грязными ногтями и съехавший на сторону старенький платок. Под внешним эпатажем она, вдруг, разглядела усталую и немного растерявшуюся женщину и уже спокойнее продолжила. — Здесь этот самый, — она немного стушевалась, но затем выпалила на одном дыхании, — творческий процесс идет, понимаешь?
Женщина не то чтобы очень растерялась — к появлению наглой претендентки на нежно любимого мужа она была немного подготовлена своими фантазиями — но то, что она увидела, было даже для неё слишком.
– Она же старше меня и такая толстая, — не обращая внимания на довольно фривольный костюм незнакомки, простонала она, бессильно опускаясь на софу. — Как ты мог?
Её неожиданное смирение и тихий голос болью отозвались в сердце писателя. Отбросив исписанные листы бумаги, Генка бросился на колени перед ошеломленной женой.
– Прости дорогая.
Она погладила его по голове, словно сочувствуя и понимая. Запал её боевого духа, израсходовав основной заряд, словно выдохся, и сил оставалось только на это глупое поглаживание его шевелюры.
– Даже любовницу не смог выбрать как следует, — прошептала она грустно и совершенно мирно. — Вечно у тебя все не как у людей. Эх, Генка, Генка…
Тот только вздрагивал от неожиданных ласк жены и, уткнувшись ей в колени, бурчал:
– Прости, я больше не буду писать. Завтра же на завод, к станку или, хочешь, пойду на стройку, у меня же пятый разряд по кирпичной кладке и удостоверение слесаря. Только прости меня.
Но жена не слышала, она все также неотрывно глядела на музу сухими немного воспаленными после ночной смены глазами и вздыхала.
– Я ухожу от тебя, Геннадий. Там в прихожей сумки с продуктами — возьми, поешь, а я так больше не могу. Прощай.
Уже в прихожей, будто что-то вспомнив, она подошла к Лидии, внимательно вгляделась в её лицо и молча вышла.
Лидия собрала разбросанные листочки и тихонько положила на стол:
– Если что, я на кухне, позовешь, когда понадоблюсь, — и она осторожно прикрыла за собой дверь.
Хрым, хрым, — скрипела снеговая лопата дворника. Вау, вау — электронными голосами приветствовали хозяев автомобили. Шур, шур, — задевали теплое оконное стекло влажные весенние снежинки и капельками сбегали вниз, на раму. Раннее мартовское утро было окутано серым непроницаемым туманом и какой-то томительной безнадежностью, что заползая в сердца людей, мучила их несуществующими проблемами.
– Зябко, — она отошла от окна.
В комнате стояла подозрительная тишина. Потом она расслышала, как кто-то на цыпочках прокрался вдоль стены.
В ванну с утра пошел. Зачем? Что бы это могло значить?
За дверью, оклеенной цветными вырезками из журналов, что-то с жутким грохотом полетело на кафельный пол.
Тазик столкнул, вот черт неаккуратный.
Вдруг, страшные картины, словно кадры триллера, закрутились у нее в голове: надломленный уходом горячо любимой жены, Генка мог решиться на все. Лидия боком протиснувшись в узкий проход малогабаритной прихожей и, лихорадочно крутя ручку двери, отчаянно забарабанила в неё.
– Товарищ автор, немедленно прекратите это форменное безобразие, отсутствие таланта не повод чтобы, чтобы… — она всхлипнула. — Вы даже не знаете, что вас там ждет.
Генка только громко пыхтел и еле слышно ругался, но дверь не открывал. От бессилия она уже хотела лечь на пол и в узкую щель над полом умолять автора прекратить назревающий суицид. Из ванной слышались только сдавленные вздохи и тихие проклятия, уже по этим звукам она понимала, что подопечный пока жив. Но когда, отчаявшись, она притащила из кухни табуретку и хотела обрушить её на ни в чем неповинную дверь, та, вдруг, открылась, и бледный, как снег за окном, Генка вышел. Покачивающейся походкой он двинулся в комнату.
– Я в туалет ходил, — пояснил он, застывшей в растерянности, музе.
Она кивнула и села на очень кстати пришедшуюся табуретку.
– Понятно, только ты предупреди в следующий раз.
– Оу! — протяжно взвыл Генка и опять направился в ванную.