Быстрые и точные движения выдавали в нападавших опытных бойцов. У них была выгодная позиция, и они были готовы воспользоваться своим преимуществом. Пока один угрожал мне ножом, другой пытался зайти сбоку. Так вороны, налетая с двух сторон, дразнят больших, опасных собак. Мне пока что удавалось сохранить руки свободными, но противник уже успел поранить мне щеку и запястье. Почувствовав, как кровь течет по лицу, я проклял бутафорскую повязку: она ограничивала поле зрения, не позволяя видеть одновременно обоих врагов, и липла к лицу, мешая мне. Между тем противники продолжали теснить меня, и я уже начал уставать, так как приходилось непрерывно увертываться и делать угрожающие выпады, не забывая при этом удерживать равновесие на краю пропасти. Нападавшие явно пытались утомить меня и при этом прижимали к обрыву, лишая возможности маневра и заставляя все время помнить о том, что за спиной у меня пустота. Один из них снова бросился на меня, я потерял опору под правой ногой, замахал руками и с трудом, стоя на одной ноге, удержался на краю.
В этот момент ближний из нападавших, тот, что меньше ростом, сделал выпад и задел ножом мне бок. Я не упал, даже не почувствовал боли; лишь в месте удара стало горячо. Но я понимал, что меня поддерживает лишь азарт борьбы, по мере утомления боль появится, она будет становиться все сильнее, пока не лишит меня способности к сопротивлению.
Тем не менее полученная рана не столько напугала, сколько разозлила меня. Изо всех сил я выбросил руку вперед и с удовольствием почувствовал, что удар достиг цели. Малорослый отшатнулся, а его компаньон, в свою очередь, бросился на меня. Я подумал, что он, скорее всего, рассчитывает сбить меня с ног и сбросить в пропасть. Я был готов к этому и, отскочив на шаг в сторону, толкнул противника в плечо.
Как ни странно, хитрость удалась. От толчка стремительно мчавшийся на меня человек пролетел дальше, чем рассчитывал, и с воплем рухнул с обрыва.
Я сам был ошеломлен тем, что сделал.
Оставшийся в одиночестве противник на мгновение замер и, вытянув шею, попытался заглянуть в пропасть. Затем, пробормотав на незнакомом мне языке, видимо славянском, неразборчивую фразу, судя по всему ругательство, ринулся на меня с ножом. Теперь он стремился отомстить за гибель своего напарника и был полон решимости убить меня. Выражение его лица красноречиво говорило об этом. Негромко прорычав что-то (я уловил слова: «Этот дьявол фон Метц» и «Братство»), он принялся широко размахивать рукой. Нож со свистом рассекал воздух.
Я попятился, на этот раз прочь от обрыва. Мой враг, похоже, не заметил, что мне больше не угрожает опасность разделить участь его друга. Я дышал с хрипом: боль от раны дала о себе знать; меня начало подташнивать и знобить. Если бы я не так боялся этого невысокого крепыша, то бросился бы бежать от него, но мысль о том, что этот человек с ножом останется у меня за спиной, страшила больше, чем возможность получить еще одну рану или упасть в пропасть. Я стиснул зубы, чтобы они не стучали, и изготовился к схватке с врагом.
Смогу ли я одолеть этого готового на все человека, спросил я себя. Мои силы убывали слишком быстро, вряд ли их хватило бы надолго. В глазах начало двоиться. Отчаянно взмахнув рукой, я ткнул врага кулаком в лицо и сам с трудом удержался на ногах. Но тот яростно выкрикнул ругательство, схватился свободной рукой за шею сзади, сделал, спотыкаясь, три неуверенных шага и упал ничком.
Я стоял, ничего не понимая. Голова кружилась, бок сюртука намок от крови. Сознание было охвачено ужасом из-за того, что я убил человеческое существо. Это ощущение становилось все сильнее, по мере того как я приходил в себя после неожиданного нападения.
Лежащий все еще шевелился, но это уже была агония. Конвульсивные движения говорили о быстро приближающейся смерти. Я наклонился над ним в надежде, что жизнь еще не совсем покинула это тело, всего несколько минут назад полное ею. Помимо всего прочего следовало увидеть, что же поразило моего несостоявшегося убийцу, ведь я не слышал никакого выстрела. Я не хотел задерживаться около тела, так как кровавое побоище на краю пропасти непременно повлекло бы за собой ненужные вопросы. Уже почти совсем стемнело, так что я только бегло оглядел погибшего, но все же смог заметить короткую оперенную стрелу, вонзившуюся ему в шею прямо над воротником.
В этот момент наконец-то раздались крики: кто-то все-таки поднял тревогу. Я как можно быстрее зашагал к гостинице. Чтобы подняться в номер, мне пришлось из всей силы цепляться за перила. Мой путь был отмечен каплями крови, и я вяло пытался сообразить, что же следует говорить, когда меня найдут и начнут расспрашивать.