Когда Эдмунд Саттон пересекал Пэлл-Мэлл, направляясь в клуб «Диоген», к нему пристали хулиганы. Ему удалось разогнать их с помощью трости, которой, как он клянется, действовать гораздо легче, чем мечом в роли Генриха IV. Поскольку такие происшествия редкость на Пэлл-Мэлл, хулиганы, встретив сопротивление, сбежали прежде, чем полиции удалось их захватить. Саттон сказал, что он не станет нарушать строгий график, составленный для него М. X., но считает, что коль скоро существует возможность повторных нападений, было бы целесообразно держать на улице одного-другого полицейского, когда ему понадобится выйти из дома. Я передал это пожелание соответствующим властям и получил заверения в том, что это будет сделано.
Сегодня вечером я смог уделить матери всего час и не уверен, что она осознала мое присутствие близ нее. Я говорил с ней в надежде на то, что, если она способна слышать, ей будет приятно в эти последние дни услышать мой голос. Я убеждал ее, что Бог со своими ангелами возьмет ее к себе за те хорошие и самоотверженные поступки, которыми была полна ее жизнь, за добро, которое она щедро делала столь многим.
Для будущих похорон уже почти все приготовлено.
Глава 24
Я проснулся на рассвете. Ощущение было такое, будто я проспал всю ночь на пуховой перине. Не знаю, что добавляли монахи в свой ликер, но напиток, содержавшийся в маленькой бутылочке, оказал на меня волшебное действие: я чувствовал себя таким свежим и отдохнувшим, каким не был с первого дня моей дьявольской миссии.
Быстро одевшись, я отправился в туалет, чтобы побриться. В зеркале я увидел, что мое лицо покрыто багрово-фиолетовыми синяками и напоминает холсты Сезанна; единственный глаз блестел из щели в мертвенно-бледной опухоли. Шрам тоже распух, и стежки напоминали глубокие рытвины или, вернее, ямы для столбов. Бриться пришлось с величайшей осторожностью, так как кожа была необыкновенно чувствительной.
Покончив с туалетом, я направился договариваться насчет завтрака и, естественно, прошел через салон-вагон. Чувствовал я себя настолько хорошо, что почти не беспокоился насчет своего внешнего вида. Как только я постучал и назвался, дверь открылась.
– Доброе утро, Гатри, – с доброй улыбкой приветствовал меня Холмс. – Через два с половиной часа мы прибудем в Карлсруэ.
– Где нам предстоит пересесть в другой поезд, – подхватил я. Мне совершенно не хотелось думать о предстоящем перетаскивании имущества Макмиллана в другой вагон.
– И двинемся в направлении Майнца, – продолжал Холмс и добавил с явным удовольствием: – С новой охраной. Проверенной и тщательно отобранной охраной.
– И что потребуется от меня на этот раз? – вздохнул я.
– Да практически ничего, мой мальчик. Ухаживайте за Макмилланом и готовьтесь к пересадке.
Поверить в это было почти невозможно, и когда я отправился дальше заказывать завтрак, то чувствовал, что все мои нервы напряжены в ожидании новых неприятностей.
Но отрезок пути до Карлсруэ прошел вполне спокойно, а на станции нас встретил эскорт из облаченных в форму людей, которые отнеслись к моему хозяину с видимым уважением и быстро перенесли багаж. Все это доставило Макмиллану очевидное удовольствие. У встречающих также был для нас запечатанный конверт, доставленный через Страсбург и Мец, содержавший строгое предупреждение о готовящемся в Майнце покушении на нас и совет держаться подальше от этого города и вообще как можно скорее покинуть германскую территорию.
Новости повергли меня в растерянность, ибо я не мог представить себе, как Майкрофту Холмсу удастся последовать за нами при столь резком изменении нашего маршрута. Но я питал глубокое почтение к его изобретательности и верил, что теперь никакие трудности не смогут сбить его с нашего следа. Кто знает, думал я, может быть, эта перемена – его рук дело. И с нами была теперь охрана, целых четыре человека, которым было поручено оберегать Макмиллана. Двое с оружием расположились в обоих концах вагона. Вторая пара разместилась в купе слева и справа от того, которое занимал Макмиллан. У меня не было возможности проследить за тем, как Майкрофт Холмс попал на наш поезд, но я был убежден, что ему это удалось и что он находится в нем, хотя, возможно, в каком-нибудь новом обличье.
Мы выехали вовремя и целый день ехали среди изумительных сельских ландшафтов долины Рейна; вдоль пути мелькали аккуратные фермы и холмы, покрытые темными полями, распаханными под озимь. Радостное впечатление портили лишь тяжелые облака, предвещавшие ночной дождь. Дождь, конечно, неудобство, но исходя из опыта последней недели, нужно радоваться, если нам не предстоит ничего худшего. Мое предчувствие неизбежной опасности ослабло, вместо него появилось смутное ощущение неопределенности, от которого было тем труднее избавиться, чем пасмурнее была природа. Но путь продолжался, поезд пробегал милю за милей, и, казалось, ничто не подтверждало моего беспокойства. Во мне начала уже появляться надежда, что мы наконец ускользнули от врагов и теперь мне предстоит сражаться лишь с ночными кошмарами. Вскоре мы покинем пределы Германии и окажемся среди гладких холмов Франции. День прошел так безмятежно, что к вечеру Макмиллан опять начал проявлять свой норов, вновь возжелал развлечений и принялся изобретать способы привлечь к себе внимание.