Взял я с собой ружье, лыжи… Охотники!
Виктор едет – ликует.
– Вырасту, тоже чекистом стану, – говорит.
– А вот мы это сейчас выясним, – отвечаю. – Что я делами занят – это естественно, но вот откуда ты взял, что я все одним и тем же делом занимаюсь?
– А очень просто, – говорит Виктор. – Носишь ты нам масло, и масло это какое–то не петроградское, вот я и решил, что ты все в одно место ездишь.
– Догадливый! – смеюсь я.
– А что мы там делать будем? – спрашивает Виктор.
– Где – «там»?
– А куда едем.
– Гулять, – говорю.
Смотрю – обиделся мальчишка, надулся как мышь на крупу.
– Ты чего? – спрашиваю.
– А может, ты меня в самом деле гулять везешь? – бурчит он. – Так я могу и один обратно вернуться.
– Ладно, спи, чекист, – говорю ему. – Там будет видно. Утро вечера мудренее.
Вылезли мы с ним где надо, наняли лошадь, поехали в Соловьевку, остановились у одного местного коммуниста, известного нам в Петрограде человека.
Предупредил я нашего хозяина:
– Говорите, что приехал к вам в гости родственник с братом.
Даю Виктору лыжи.
– Гуляй, – говорю.
– А дело? – спрашивает он.
– Гуляй, – повторяю, – и никаких вопросов.
– Да что ты, смеешься, что ли, надо мной? – возражает Виктор. – Я бы, может, не поехал гулять!
Рассердился я даже на него.
– Сказано – гуляй, и гуляй. Будешь еще у меня рассуждать! Я серьезно говорю: это тебе военное задание. Гуляй, и вся недолга!
Заметил или нет раздражение в моем голосе Виктор – не знаю, только больше пререкаться не стал, забрал лыжи и отправился на улицу.
На другой день спрашиваю хозяина:
– Афанасьев приехал?
– Недавно, – говорит тот. – Сын за ним ездил.
– Кликните–ка сюда моего мальчишку, – прошу. – И как–нибудь ненароком покажите ему Афанасьева.
Явился Виктор.
– Вот, – говорю, – тебе и поручение. Покажут тебе одного человека. Так твоя обязанность последить – не уйдет ли он куда–нибудь из деревни. Только смотри, около его избы не околачивайся. Гулять будешь, понятно?
Вечером пришел Виктор – ничего не приметил. На ночь я пошел бродить у околицы – тоже напрасно. Утром опять Виктор меня сменил…
Вскоре прибежал запыхавшийся, еле отдышался.
– Ушли! – говорит. – Пошел с ружьем, с собакой, с каким–то парнем. В лес. Идем–ка…
– А это вы напрасно тревожились, – говорит хозяин. – Это он с сыном белку бить ходит. За ними и следить не надо. Зимой Афанасьев или в Петроград ездит, или по белку ходит, только и всего. Охотники они с сыном не ахти какие, а все–таки на воротник да на шапку набьют зверя за зиму.
– Что ж это вы мне раньше не сказали, – говорю хозяину. – Я тоже люблю с ружьем побаловаться. Здешние места должны они знать, вот мы и пойдем завтра в ту же сторону.
Пообедали мы. Послал я Виктора снова на улицу.
– Как вернутся, лети ко мне.
Часа через два прилетает мальчишка.
– Вернулись!
Забрали мы с Виктором лыжи, и огородами – за околицу и в лес.
Идем по лесу. Сугробы волнами выгибаются. Разлапистые темно–зеленые ели точно присели на зем‑' лю и прикрыли ее пушистыми своими юбками. Голые березы ввысь рвутся, и белые их стволы на синеватом снегу кажутся розовыми. Тишина стоит необыкновенная, как в театре перед поднятием занавеса. Вот–вот все сейчас запоет, заиграет. Только где–то в отдалении скрипнет сучок и что–то хрустнет, точно кашлянул кто.
Указал мне Виктор на лыжный след – легкий такой, бегущий. Сразу видно, что хорошие лыжники шли. Двое. А рядом мелкие и частые лунки – собака бежала. Идем мы по следу, быстро идем, и даже мне, отвыкшему в городе от лыж, идти легко–легко – так кругом хорошо и привольно.
Километров пять мы так пробежали. Вдруг Виктор хватает меня за руку.
– Бей! – говорит. – Бей!
Указывает на высокую ель – на макушке, в ветвях, белка скачет.
– Снимай ружье!
Стряхнул я его руку со своей.
– Эх ты, чекист! – говорю. – Ты уж прямо из деревни с песнями выходил бы да Афанасьевых бы позвал на прогулку.
Смутился он…
Достал я карту. Граница должна быть близко. Прикинул на глаз: километра два остается. Лыжня тут в овражек пошла… Небольшой такой овражек, но крутой и кое–где даже обрывистый.
Спустились мы с Виктором вниз. Оборвался лыжный след, никуда больше не ведет. Не прыгали же они отсюда по воздуху! Дно в овражке утоптано. Сломанная ель валяется. Постукал я по стволу – не выдолблен ли. Нет, звенит, на дрова просится. Пошныряли по овражку – все находки: снег да кусты под снегом.